– Лучше бы мне тебя вовсе не слушать. – Миша потянулся ко мне, сгреб обеими руками, и губы у него как у теленка годовалого, пухлые… Я с трудом отстранилась, не сразу.
– Нет, Миша, Мишенька, Михайло. Я еще сегодня утром поняла. Для тебя, кроме Ларисы, никого не существует. Мне просто нет места рядом. Хорошо с тобой, я все тебе рассказываю, мне ведь и рассказать было некому, мысли то в одну, то в другую сторону ведут… но пойми, постарайся меня понять. Вот приедем мы к тебе, уснем…
– Не уснем. – Он гладит мои волосы, плечи, и я не могу сказать, что мне это не нравится. Но я действительно решила и за весь день не подумала, что решение неверное.
– В конце концов уснем, Михаил. – Я невольно улыбнулась; если б не темнота, он бы заметил, что глаза заиграли, зажглись – но на миг, на миг… – А как проснемся – увижу портрет Ларисы на стене, который ты никогда не решишься снять. И правильно, что не убираешь его. Ты верен ей. Ей одной. И сдается мне, это у тебя насовсем. Возможно, я не права.
Миша, поздно уже, и я очень устала. И говорить устала, и думать все об одном и том же. Очень. Я пойду.
– Но мы увидимся? – спрашивает он потерянным голосом, неуверенно. – Я приеду тебя проводить. Я точно приеду, я знаю – твой самолет ночью улетает.
– Не нужно, Миша. Прошу тебя, не нужно. Меня Максим привез, он и обратно отвезет. Мы сразу договорились. Пять тысяч туда, пять – обратно. Вон он сидит, мой перевозчик. Гостиницу свою охраняет. Бдит.
Спокойной тебе ночи, Михайло Носов. Мне пора. – Дверцей я постаралась не хлопать. Может, она и не закрылась, неважно.
Я вышла из «Тойоты» с увесистой сумкой через плечо, проследила, как машина тронулась с места и, застыв на минуту у светофора, исчезла за поворотом.
– Максим, привет! Не забыли, что я скоро улетаю?
– Проблемы с расчетным днем? – встрепенулся он.
– Да нет, никаких проблем. Мы собирались в аэропорт на вашей машине ехать, помните? В Тюменский аэропорт.
– Конечно, помню. Ровно в полночь машина будет подана, правда, возможно, не «Ауди». Она в ремонте пока. Но есть вполне приличный «Опель», не волнуйтесь!
– Я не волнуюсь. Приятно увидеться, до встречи!
Вечно заспанный дежурный, встрепенувшийся за стойкой регистрации гостей, несколько удивился, увидев меня. Видимо, успел забыть, как я выгляжу. Я, улыбаясь, прохожу мимо, уверенно прохожу.
Лифт в гостинице работает бесперебойно, через несколько минут я принимаю душ в собственном номере.
Ночью не спалось, хоть и устала. И показалось на миг, что пропустили меня туда наконец. А может, так все и было.
Две недели уже суета и все вверх дном в прицерковном доме. Чемоданы и сундуки вещами наполняются, Лидия Ивановна юбки неношеные по соседям раздает, что-то выбрасывает, что-то перешивает, хрусталь с фарфором китайским упаковывает и переупаковывает, суетится днями напролет, ожила наконец-то, давно ее Алексей Павлович такой не помнит. К сыну Александру затеяли переезд, в Омск, тот еще семь лет назад туда уехал. Зовет. Да и кончилось здесь все. Пора.
В воскресенье на пароход всем семейством грузятся, Семен, Алексей и Лизанька с супругом Яковом Ивановичем, и с сенбернаром ее верным Тимошей – огромный состарившийся пес, но ласковый, любимец всего семейства.
Священник Алексий так рясы и не снимает, ходит, печальный, по городу, строгий – и никакие хвори или напасти его не берут. Заколотили Благовещенскую в 1929 году, а до того времени исправно службы отправлял о. Алексий, образцовый настоятель и примерный семьянин. Церковь в чистоте содержал, отчетность образцовая, прихожанам слово Божие нес. Страждущих и сомневающихся умиротворял, и неизменное у него окончание душеспасительных бесед: «На все воля Божья».
Сколько народу по воскресеньям собиралось! Какая там новая власть, есть одна на святой Руси власть, и воля на всех одна – Божия.
Пришли хмурым зимним утром люди в кожанках, свои же тобольские ребята, переодетые комиссарами. Добровольцев с собой привели, в один день заколотили двери и окна. Сноровистые. Одна из последних открытых церквей в городе оставалась. Семье какое-то время дозволили оставаться в прицерковном доме. Георгий давно уже в Омске живет. Семья у него разрослась, двое сыновей, жена строгая – дочка красного полковника, что она скажет, то он и выполнит.
А у Александра квартира просторная, в самом центре. Зовет. Грехи замаливает. Небось ждет, что и заветный чемоданчик к нему перейдет. Не перейдет. Теперь ни к кому не перейдет, никогда. Ничего, переберутся, будут как-то жить. И для детей лучше. Семен и Алексей вяловаты для жизни новой, я им духовную стезю полагал… да какая теперь духовная стезя, была, да вся вышла. А там работу найдут, Александр сказывал, что стране рабочие руки требуются. Александр – вот он как раз не пропадет. Умник, за него не волнуюсь.