Он добрался до утесов, шлепнулся на живот, заглянул за край, увидел снова, как солнечные блики и тени пляшут по камню, вгляделся в пятна розового, красного, оранжевого, синего и желтого — раз увидев, уже не забудешь. Он жахнул кулаком по земле. Вы мне все это показали, мистер Ллойд. Цвета, свет. Научили видеть, научили видеть невидимое. Зачем? Чтобы меня ограбить? Отобрать мою идею. Вы показали, как карандаш и уголь ложатся на бумагу, а краска на холст. Теперь мне знаком запах краски. Льняного масла. Растворителя. Щекотка краски, высыхающей на коже. Серые, зеленые, синие и белые точки на руках в конце рабочего дня — насколько это лучше, чем серые и серебристые рыбьи чешуйки. Насколько лучше этой мерзкой вони. Так от меня будет вонять, если я останусь. Так от меня будет вонять, если я не уеду с англичанином, который меня ограбил.
Джеймс закрыл голову руками и остался лежать на краю утеса, хотя набежали тучи, потом зачастил дождь. Он побрел назад в деревню, не обращая внимания, что промок до нитки, по пути заглянул к Бан И Флойн. Она улыбнулась ему, указала на стул у горящего очага. Налила чаю.
Ты промок, сказала она.
Да.
Выпей чаю.
Она встала, закутала его в свою шаль.
Давай, грейся, сказала она.
Спасибо.
Она снова села, взяла вязанье, за разговором смотрела на него, не на внука.
Недолго уже ждать твоего отъезда, Джеймс.
Да, верно.
Ты, похоже, доволен? Судя по всему, ты едешь в хорошее место.
Он пожал плечами.
Был доволен, Бан И Флойн.
А теперь нет?
Я сомневаюсь в мистере Ллойде.
Она кивнула.
В англичанине трудно не сомневаться, Джеймс.
Он ко мне очень добр, Бан И Флойн.
Это так, Джеймс.
Но он у меня украл.
Она засмеялась.
Что у тебя можно украсть? У тебя ничего нет. Он вздохнул, как бы вжимаясь сам в себя.
Он украл мою идею, Бан И Флойн. И использовал в своей картине.
Непростительно такое красть, Джеймс.
Правда.
Он отхлебнул чая.
Он говорит, у художников так принято.
Она отложила вязанье, взяла трубку. Набила, раскурила, сунула в уголок рта.
Да он как сорока, Джеймс.
И?
У сорок это обычное дело.
Хочешь сказать, природа у него такая?
Она кивнула.
Он англичанин и художник.
Джеймс рассмеялся.
Короче, поступает, как ему положено.
Именно, Джеймс. Как ему положено. Уж такой он есть.
Джеймс поднял чашку к губам, выпил.
Генри Корбету двадцать семь лет, он дома с женой, в маленьком таунхаусе в Северном Белфасте. Понедельник, третье сентября, полночь. В дом врываются четверо бойцов Ассоциации обороны Ольстера. Корбет пытается убежать, но по нему открывают огонь, девятнадцать попаданий. Католик Корбет погибает прямо в собственном доме.
Бан И Нил вытащила из мешка с продуктами бутылку виски. «Джеймсон».
То, что я тебе обещал, сказал Михал.
Сойдет, сказала она.
Вытащила из буфета четыре чашки.
Англичанин давеча виски спрашивал, сказала
она. После того понедельника.
Франсис фыркнул.
Верно, отпраздновать хотел.
Может, оно и так, Франсис, сказала Марейд.
Бан И Нил раскупорила бутылку.
Нет повода не выпить, сказала она.
Они чокнулись, опрокинули чашки.
Там с тех пор просто ад какой-то, сказала Бан И Нил. Этот бедолага, который овощи раскладывал. Под руку подвернулся, сказал Франсис. Всего-то. А дети, Франсис?
Что дети, Марейд?
Двое парнишек, которые погибли на катере.
Я же сказал: под руку подвернулись.
Один из них был ирландцем, Франсис. Ровесником Джеймса.
Настоящий ирландский парень не станет работать на катере у английского лорда.
Он мелкий совсем был, Франсис. Решил летом деньгами разжиться.
Франсис пожал плечами.
Осмотрительнее нужно выбирать работодателя.
Да ну тебя, Франсис. Слушать противно.
Он снова пожал плечами.
Так уж оно все устроено, Марейд.
Какое такое оно, Франсис? Ты о чем?
О войне. Так уж война устроена.
Война со стариками и детьми, которые поехали покататься на катере?
Франсис допил виски.
Катер принадлежал вояке-колониалисту, сказал он.
Катер принадлежал дедушке детей, Франсис. Он откинулся на спинку стула.
Вполне законная цель, Марейд.
Не пойму я тебя, Франсис Гиллан. Как старик со своими родными может быть законной целью?
Он член британской королевской семьи. Королеве двоюродный.
А парнишка из Эннискиллена?
Франсис налил себе еще.
Да я же сказал: так уж оно все.
Так следующим может стать Джеймс, потому что работает с художником-англичанином?
Может.
Ну так потом они и за тобой придут, потому что ты берешь деньги у художника-англичанина. И привез его своими собственными руками на остров, где говорят по-ирландски.
Ты чушь несешь, Марейд.
Правда? Чем все это закончится, Франсис?
Объединением Ирландии, Марейд. Свободой от британского правления.
И ради этого стоит взрывать ни в чем не повинных детей?
Марейд проглотила остатки виски.
Дрянь ты все-таки, Франсис Гиллан.
Она отложила в сторону дезодорант, кофе и шариковые ручки, которые заказал Массон, бумагу, карандаши и газеты, которые заказал Ллойд.
Пойду отнесу, сказала она.
И отправилась в коттедж к Массону. Он писал.
А, это ты, Марейд.
Это я.
Она положила заказы на край стола, подальше от его бумаг.
Кофе? — спросил он.
Она села, мотнула головой назад, в сторону своего дома.
Франсис там, и он меня просто бесит.
Массон засмеялся.