Колония нескучного режима

— Бери, конечно, — тут же согласился Боб, быстро сообразив, что это не тот случай, когда вопрос подлежит обсуждению. Хорошо успел изучить жену за двадцать лет совместной жизни.

— Спасибо, милый, — задумчиво сказала Ницца, — я тебя люблю. — И мысленно прикинула, сколько может не хватить в худшем варианте. С Норой она переговорила ещё в самолете и, как и предполагала, получила безусловное согласие. Без пудовых раздумываний и ненужных вопросов. И вообще, сказала та, деньги дедовы, общие, неужели не ясно? Оставался Сева. К нему, связавшись с утра по телефону, и поехала на встречу. Штерингас, оторвавшись от дел, встретил её внизу, и они пошли в его институтский кабинет.

— Я займу у тебя не много времени, — сказала Ницца, отхлебнув кофе.

— Ты знаешь, я всегда рад тебя видеть, — улыбнулся профессор. — Я и Сула, мы оба. Что-нибудь случилось, милая? Боб в порядке?

— Боб в порядке. И ничего не случилась. — Она пожала плечами. — За исключением того, что мне нужны деньги.

У Штерингаса вытянулось лицо. Не от страха — от удивления.

— Деньги? — Тема была совершенно новой за всё время их общения вне пределов России и потому неожиданной. — Какие деньги? Для чего?

— Для того чтобы отреставрировать православный храм в Жиже. В котором будет служить наш сын Иван. Настоятелем. Я почему-то подумала, ты захочешь в этом участвовать. Как отец. Лично я участвую как мать. Остальные — как родственники. Включая наследников Харпера и Шварца.

— Сын? — удивлённо переспросил Штерингас. — Это ты шутишь так? Чтобы… что?

— Чтобы мы закрыли долг, Сева, — без тени улыбки на лице ответила Ницца, и он понял, что она и не думает шутить. — Я — за то, что оставила своего сына в России. Твоего. Э-э… нашего. А ты — за то, что оказался отцом. И оставил меня. А значит, и его. Это если вкратце. А вообще я узнала об этом недавно. Буквально на днях.

— Что у тебя есть сын? — не понял Сева. — О чём ты узнала?

— О том, что он твой. Я всегда думала, что их. Тех, кто меня насиловал в санитарной машине.

— А теперь ты решила, что он мой? — пожал плечами Штерингас. — Довольно странная картина, не находишь?

Она молча положила перед ним фотографии. Их было несколько. Молодой человек. С убранными волосами… С распущенными… В джинсах и рубашке… В подряснике… Улыбается… Серьёзен… Колет дрова.

Сева взял снимки, опустил глаза. На него смотрел он сам, только на тридцать лет моложе.

— Надеюсь, экспертиза ДНК не потребуется? — спросила она сухо.

Он молча положил фотографии на стол.

— Не потребуется… — он помолчал. — Я отдам Ласкеровскую премию. Это полмиллиона долларов. Только два условия.

— Какие? — коротко спросила Ницца.

— Хочу на него посмотреть. И хочу, чтобы об этом не знала Суламифь.

— О том, что хочешь посмотреть, или о благотворительности?

— И то и другое, — подумав, ответил Сева. — Она привыкла к тому, что у нас нет детей. И что никогда не будет. И она уже не захочет привыкать к другому. На это я могу рассчитывать?

Ницца поднялась:

— Сев, это твоё законное право. Я рада, что мы поняли друг друга. И ещё я рада, что ты… отец. Я буду держать тебя в курсе. Да?

Он молча кивнул, глядя в пол.

— Я пошла?

Он снова кивнул и не поднялся, чтобы её проводить.

— Тебе оставить? — спросила она, кивнув на снимки. Он отрицательно покачал головой. Она собрала их в стопку, сунула в сумку. Затем подошла к нему, поцеловала в голову и, не оборачиваясь, вышла из кабинета.

Эпилог

Весной тысяча девятьсот девяносто второго Элеонора Шварц и Присцилла Иконникова-Харпер вернулись в Россию. Как и предполагалось с самого начала, Патриция Харпер-Шварц с ними не полетела. Осталась в Лондоне, без конкретных планов на лето.

Петьку Богомаза, единокровного брата, Нора из своей бывшей комнаты на втором этаже переселять не стала. Кира уступила ей Юликову спальню, там она и разместилась. Пока разбирала чемодан, развешивала в гардеробе одежду, думала только об одном — когда же увидится с Ванькой.

Увиделись вечером, когда Иван Иконников вернулся из Боровска в Жижу. В этот день Нора не пришла домой, потому что осталась ночевать в доме через овраг. В комнате Ивана. В которой они проснулись вместе. И уже вместе спустились к завтраку. Потом, выпив чаю, вместе ушли, не сказав куда. Потому что не знали сами. Потому что это не имело значения. Потому что они снова были вместе…

Через неделю отец Олимпий обвенчал их в храме Святого Даниила. А ещё через какое-то время недавний семинарист, алтарник Иван Иконников был утверждён патриархией в сане священника, став иереем, отцом Иоанном, и приступил к службе в своём же храме.

Через три года были успешно завершены реставрационно-восстановительные работы по их жижинской церкви. Храм был освящён, и протоиерей отец Иоанн принял его уже в качестве настоятеля. Решение об этом было согласовано с патриархией и не нашло ни малейшего противопоказания. К тому времени их первенцу, его и Нориному, маленькому Юлику Иконникову, исполнилось уже два года, и Нора вновь была беременна. На этот раз ждали девочку. Наталью, так просил Гвидон, дед.