Колос времени [СИ]

Придерживая сползающие штаны, тот заспешил прочь со всей возможной прытью. Мокрое пятно на стене осталось безмолвно свидетельствовать о свершившемся преступлении. Хорф сплюнул, с трудом удержавшись, чтобы не добавить вслед сбежавшему стражнику пару сочных проклятий, но парень уже скрылся. Шустрый мерзавец! Впрочем, не он один таков – большинство обитателей замка, едва завидев высокую фигуру рыцаря, разбегалось по углам, как тараканы при свете лучины. Даже старые заслуженные стражники, ни один десяток лет верой и правдой служившие покойному барону, и те вздрагивали, беспокойно оглядываясь по сторонам – нет ли где беспорядка. Провинившихся начальник наказывал сурово – Яспера Шпильмана и Бертольда Крумгаузена, задремавших на посту у главных ворот, велел высечь плетьми, после чего отправил их в холод и дождь чистить замковый ров. Бертольд после этого захворал и едва не отдал Богу душу, но каменное сердце Хорфа не смягчилось, и через неделю рыцарь велел выгнать беднягу прочь, так как тот, по его словам, был ни к чему более не пригоден. О причинах такой немилости ходили разные слухи, но большинство замковых приживалов сходилось во мнении, что Альберт Хорф сделался столь нетерпим и жесток потому лишь, что младшая дочь барона отказалась с ним обвенчаться. Горничная Кристина своими ушами слышала, как рыцарь просил у барышни руки, и что она ему ответила. А поскольку Хорф был из тех людей, которые ни в чем не терпят отказа, не удивительно, что с того времени он ходил точно сам не свой.

Альберт знал о ходивших по замку слухах, но они его мало трогали. Насчет Мартины он не беспокоился, так как знал, что рано или поздно она будет принадлежать ему. С той памятной встречи зимой в лесу девушка начала его сторониться, не показывая этого открыто. Если они сталкивались в переходах, Мартина быстро проскальзывала мимо, даже не глядя в его сторону; когда Альберт входил в комнату, где в это время находилась она, девушка всегда находила предлог, чтобы поскорей уйти. Она явно боялась его и не доверяла ему. Что ж, это было понятно – ведь она застала их вместе с Зауге, а тот кого угодно мог вогнать в тоску и трепет.

Герман Зауге… Вот уж истинная напасть! Вот причина его, Хорфа, неизменного дурного настроения. Альберт не привык о чем-либо жалеть – что сделано, то сделано – из любых обстоятельств можно было извлечь пользу, но сейчас он уже раскаивался в том, что решил связаться с этим клейменым рыцарем.

А поначалу все, казалось, шло так хорошо, так гладко. Зауге с его ручным волком стал настоящей грозой округи, куда там московитам с их вялыми попытками похозяйничать на ливонской границе. После заключения мира с великим князем настоящему рыцарю в Ливонии делать было нечего, кроме как гонять по лесам шайки беглых крестьян, и Альберт Хорф начинал уже томиться, подумывая о том, чтобы отправиться в Пруссию или в Италию, где шла война, а то и вовсе за океан к новооткрытым землям. На самом деле уезжать ему не хотелось – здесь был его дом, и земли, которыми теперь владел его старший брат Христиан. Каменная сырость родных башен въелась ему в плоть и кровь. Отсюда его предки завоевывали свою славу, здесь в родовом склепе покоились их истлевшие кости. Только в этом краю он мог быть сам себе господином, как всегда хотел, поэтому Хорф медлил, откладывая отъезд со дня на день, а до той поры обосновался по желанию старого барона в замке Зегельс. И как теперь понять, кто, Бог или дьявол, внял его желаниям и поставил на его пути Германа Зауге, хитрого и пронырливого как лиса и въедливого как клещ?

О том, что нужно было этому субъекту, можно было только гадать, вероятно, сам Зауге, если припереть его к стенке, затруднился бы с ответом. Власть, явная и скрытая – вот что его занимало в первую очередь.

Про себя Зауге рассказывал много, но правды в его словах было ни на грош. Он умел придать своему голосу глубокое завораживающее звучание, и тогда казалось, что шепотом произнесенные слова разносятся далеко в пространстве. Еще он любил одеваться в белый плащ с красным крестом и мечом над ним и бродить по округе точно призрак. Хорф считал это занятие несусветной глупостью, но Зауге был от него в восторге и потом долго, со вкусом пересказывал, какое впечатление он произвел на встреченных в лесу крестьян и как при виде него понесли запряженные в повозку лошади. Людям, мало знающим его, Герман Зауге представлялся загадочным и молчаливым, но Альберта безумно раздражала его болтливость. Когда не о чем было говорить, Зауге мог на разные лады повторять одну и ту же фразу, сопровождал ею каждое свое действие. В такие минуты Хорф просто цепенел от ярости, еле сдерживаясь, чтобы не забить нескончаемое пустозвонство обратно в его глотку!

А теперь этот надоедливый болтун в замке и снова пытается плести интриги.