Колос времени [СИ]

– Пусть так, – помолчав, заметила она. – Хотя я в этом с тобой не согласна… Но ведь ест еще твой муж.

Ее сестра резко выпрямилась. Казалось, что с губ Элизы вот-вот сорвутся слова, о которых она потом будет жалеть. Глаза ее засверкали, побелевшие пальцы стиснули край корсажа так, словно ей стало нечем дышать.

Стоящий за дверью человек растянул губы в беззвучной усмешке и сделал еле заметное движение рукой – словно стряхивал с кисти воду.

– Лизель? – Мартина нерешительно тронула сестру за рукав.

– Я слышу. Не будем говорить о моем муже, это ни к чему.

– Но я…

– Тинхен, пожалуйста, не надо о нем теперь! – голос Элизы сорвался на крик, и она, всхлипнув, прижала ладони к лицу.

Эта внезапная вспышка испугала Мартину. Девушка потупилась, по непонятной причине чувствуя себя виноватой, но почти сразу подняла глаза, с тревогой глядя на вздрагивающие плечи сестры. Она ничего не понимала: еще совсем недавно Элиза была весела и всем довольна. Кое-кто в замке даже поговаривал, что молодой баронессе следовало бы проявлять больше уважения к почившему отцу и не показывать всем и каждому, как она счастлива. Беспечность Элизы вызывала общее осуждением. Слишком уж много денег она тратила на новые наряды для себя и своего мужа, чересчур уж громко звучал ее смех и неподобающе радостным было лицо.

Все в замке, начиная с почтенной Теклы и кончая последней судомойкой, осуждающе качали головами, глядя, как бесстыдно, ни мало не скрывая своих чувств, льнет Элиза к Жульену, какое внимание оказывается ему в ущерб всем остальным, какую власть приобретают над ней его слова, его желания. Хорошая жена должна быть во всем покорна мужу – это правда, но тут, видать, замешано нечто иное. И пожилые латышки торопливо чертили в воздухе знак, охраняющий от колдовства.

И вдруг этот крик и отчаянные рыдания, прозвучавшие как удар грома в ясный день. Конечно же, Мартина не была настолько наивна, чтобы не замечать очевидного – Жульен де Мерикур не достоин той любви, которую питает к нему Элиза. С тяжелым чувством девушка наблюдала, как самодовольно он принял свое внезапное возвышение, каким заносчивым и нетерпимым сделало его женское обожание, и как несправедливо он полагает это своим неотъемлемым мужским правом. Все это вызывало в Мартине растущую неприязнь к французу, да и не в ней одной. Но ради сестры девушка молчала и делала вид, что ничего особенного не происходит. И даже как будто не замечала попыток Жульена приударить за ней, за собственной свояченицей!

Неужели ее молчание было напрасным?…

Что произошло, почему Элиза вдруг переменилась? Почему простое упоминание о муже вызвало этот внезапный порыв? В последнее время между супругами чувствовалось какое-то охлаждение, но было ли оно следствием обычной размолвки или чем-то большим – Мартина не знала.

Она увидела, как слезы стекают у Элизы между пальцев и капают на нарядную юбку, и почувствовала глубокую щемящую жалость. Ни о чем больше не думая, девушка обежала стол и крепко обняла плачущую сестру. Та, словно только этого и ждала, развернулась и спрятала мокрое лицо у Мартины на груди.

– Лизель, моя славная, моя хорошая Лизель, – шепча эти слова, Мартина сама едва не плакала. – Пожалуйста, дорогая, не плачь. У меня сердце разрывается, когда я вижу тебя такой… Не нужно плакать. У нас все будет хорошо, клянусь тебе, вдвоем мы справимся. Нам помогут… Господь и дева Мария не оставят нас своей милостью…

Она поцеловала молодую женщину и поправила ей волосы, выбившиеся из-под жесткого треугольного чепца.

– Ах, Тине… – Элиза горько вздохнула, поднимая заплаканные глаза. – Я так несчастна!

– От чего, Лизель?

– Это правда, дорогая. Я так несчастна, что не могу описать это словами. Я измучилась, в последнее время я вовсе не сплю. Я пытаюсь понять, в чем я провинилась, но не могу, не могу! Ах, матерь Божья! Мне хочется умереть, покончить с собой! Я больше не в силах этого терпеть!

– Бог с тобой, что ты говоришь!

– Я так ошиблась. То, что я принимала за любовь, оказалось обманом, наваждением… Ты не понимаешь. Никто этого не поймет! Какая мука – понять вдруг, что человек, которому ты была счастлива целовать ноги – ничтожество, полное ничтожество! Несносный глупец! Наглый, неблагодарный, бесчувственный! Я все ему отдала, я готова была пойти за ним на край света, а он? Чем он мне отплатил? Он пренебрегает мной в моем же собственном доме! В доме, где я сделала его хозяином!

Элиза застонала, стискивая руками голову.

– Успокойся, прошу тебя, успокойся, – Мартина попыталась лаской разжать ее сведенные пальцы. – Ты не в себе, у тебя лихорадка. Тебе надо отдохнуть. Давай я помогу тебе дойти до комнаты нашей матушки – там тихо, и никто тебя не потревожит. Ты поспишь, а утром сама увидишь, что нет причины для слез. Вы поссорились, так бывает…

– Нет, нет, нет! – Элиза сердито оттолкнула ее. – Я не хочу спать. Я хочу, чтобы Жульен де Мерикур исчез! Исчез из моей жизни! Навсегда!

Мартина произнесла тихим убаюкивающим голосом: