Колосья под серпом твоим

— А вот как. Целуйте Евангелие и ставьте подпись под документом. В нем условие между мной и вами, что вы клянетесь своим достоянием и честью молчать о том, что вы здесь услышите.

— Княже… — сказал кто-то с укором.

— Я знаю. И знаю, что наши мужчины умеют молчать. Но, возможно, кто-нибудь… молодой жене… И тогда произойдет преждевременный бунт мужиков в других деревнях, придут солдаты, будут стрелять и не дадут ничего довести до конца. Так что прошу расценивать Евангелие не как обиду, а как знак высшего моего доверия к вам. Потому что в ваши руки отдаю я свою жизнь и честь…

Люди поставили подписи.

— Вслед за этой временной мерой мы отменим крепостное право. Возможно, через год. И не так, как в проектах, а с землей. Постепенно наделим всех, не только крестьян, но и безземельную шляхту, раздав большую часть поместной земли. Большего мы пока сделать не можем, но и на это придет время.

У Выбицкого были на глазах слезы.

— Княже, — сказал он, — этого мы вам никогда не забудем… Не надо было Евангелия, княже.

— Ну, а молодой жене? — улыбнулся Алесь.

Все засмеялись, поняв, что молодой князь прав.

— Правда, — сказал Адам, — если что-то просочится, мы все отказываемся. И я говорю вам всем: того, кто сболтнет, я убью самолично. Кто пойдет со мной?

Люди склонили головы в знак согласия.

* * *

Алесь трудился, как никто и никогда не трудился из людей его круга. Он решил перестроить сахарные заводы — вместо деревянных построек возвести каменные. Он, наконец, сделал то, что никак не мог решиться пан Юрий, — застраховал все строения. И пускай святоши в округе вопят, что это вроде как борьба с волей господа бога.

У Озерищ заложили на стапелях восемь барок: на Киевской контрактовой ярмарке всегда большим спросом пользовался северный картофель для винокурен.

«Положили ряд» с оршанскими известковыми копями и заложили выше Орши еще шесть барж: южным заводам нужна была известь.

Охрипший, обветренный, загорщинский пан носился между Суходолом, Могилевом и Оршей; по мокрому снегу, под дождем, ночевал в корчмах. Пропах псиной от мокрой волчьей полости, по целой неделе не бывал в бане, спал дорогой в возке.

Все одновременно. Все на этой неделе, сегодня, сейчас. Подохнем, если не сделаем. Риск? Без риска жизнь не жизнь. Этот сонный покой, эта возмутительная, как вопль в пустыне, бедность от бесхозяйственности, они убивают, гнут в дугу человеческие жизни.

В деревне Бель, самой заброшенной из его деревень, за Копысем, отсутствие промыслов и неурожаи довели людей до отчаяния. Корчма довершила дело водкой, займами, развратом. Узнав об этом, Загорский налетел туда, сунул в зубы проходимцу-корчмарю мужичий долг и выгнал его из села. Женам были даны деньги, и под эти деньги до самой пахоты мужчины должны были ломать известь на Оршанских копях.

Губернатор Александр Беклемишев вызвал было его к себе и попытался кричать, что его действия пахнут разбоем — погнал людей, избил корчмаря и сидельцев.

Не на того напал.

— Пан Александр, вот вам стоимость корчмы, а вот обманные расписки корчмаря на впятеро большую сумму. Я не требую ее от казны. И позвольте мне самому знать, что я могу и чего не могу делать в своих владениях. Спаивать народ я не позволю. Советую также вспомнить, что губернская казна до сих пор должна нашему роду за строительство школ и шлюзование Друти. Я не скажу, что мне было б приятно взыскать эти деньги в этом году, всего лишь спустя год после окончания срока…

— Успокойтесь, — смутился губернатор. — Черт с ним, с корчмарем.

— Это проходимец. Копейку в казну и рубль себе. Тихонько прополз по округе, а там — как Мамай прошел! Вы дали ему место в Довске?

— Казне нужны деньги, — сказал губернатор. — Казна — дело святое.

— И вы говорили мне о разбое, — с укором сказал Алесь. — Я не советовал бы вам держать таких людей.

— Я подумаю. — Губернатор действительно решил не спорить, потому что помнил, чем все это окончилось для Жегулина, фон Берга и еще некоторых, что спорили с Вежей и потому не просидели на должности и года. И губернатор сказал: — В бедности виновата пассивность здешних людей, а не мы. Отдали торговлю в руки староверов да евреев.

Алесь рассмеялся, но так, что губернатору стало не по себе.