Колосья под серпом твоим

— На одной нет, и на другой нет, — ответил Алесь. — А на тысячной… может, и есть. Стоят где-то, как и мы, такие же мальчик и девочка, смотрят на нас и думают: есть ли там кто?

— И тоже никогда не увидят, — вздохнула Майка.

Звезды мерцали над парком.

— Алесь, — спросила она, — может родиться человек с такими глазами, что увидит их?

— Не знаю, — сказал Алесь. — Глаза у всех разные. Видишь Ковш?

— Вижу.

— А вон вторая звездочка в его ручке. Посмотри, что ты видишь возле нее?

— Ой, — шепнула Майка, — еще одна звездочка!

— Это Мицар и Алькор, — сказал Алесь. — У тебя хорошее зрение. А вон ту звезду как ты видишь?

— Никак. Звезда как звезда.

— А я знаю, что она двойная. Это альфа Весов. Учитель удивляется, какие у меня глаза. Он проверял. Он видит лишь в трубу то, что я хорошо вижу и так. Знаешь, Вечерняя звезда имеет серпы, как луна. А когда на ней серп, то иногда можно увидеть, что остальная ее часть пепельная… Я вижу даже еще больше. Возле Волчьего Ока[82] есть две совсем малюсенькие звездочки. Но я их вижу только в сумерки, когда на небе совсем мало звезд. Тогда никто не забивает их своим сиянием.

Помолчал.

— Может, когда-нибудь и родится несколько человек с таким зрением, что сумеют увидеть на звездах людей.

— Слушай, — сказала она, — давай сделаем… знаешь что?

— Знаю, — сказал он, каким-то шестым чувством угадав, что она думает. — Надо назвать эти две звезды возле Волчьего Ока. Их ведь никто не видит. Так мы дадим одной твое имя, а второй — мое. И это будет наша тайна. И наши имена будут вечны, как те звезды. Всегда.

— Всегда-всегда, — согласилась она. — Даже когда нас не будет… через тысячу лет… Звезда Майка и звезда Алесь.

…Святки продолжались — в танцах, переодеваниях, гаданиях, в полете санок, окутанных радужной снежной пылью. А возле Волчьего Ока жили и светились никому не известные звезда Майка и звезда Алесь. Им было хорошо и весело вместе со всеми, но еще лучше одним.

Они говорили и говорили. Алесь рассказывал ей о встрече на лугу с Черным Войной. Она даже похолодела, услышав, как он похож на ее Лазника. Но ничего не сказала ему об этом.

…Однажды — это было на четвертый день рождества — они удрали от всех и пошли в дальние, нежилые комнаты дома «искать интересного». Интересное было всюду. То это была «шкатулочка Пандоры», которую они нашли на столике в угловой комнате. Они долго не могли открыть ее, а потом случайно нажали на блестящую пластинку, и из шкатулки вслед за откинутой крышкой выросли кавалер и дама из «бисквита».[83] Они медленно поворачивались в каком-то неизвестном танце, а вокруг них шустро кружился черт.

Интересны были старые портреты, потому что они не могли прочесть на них надписей, выполненных вязью и по-латыни. Интересен был калейдоскоп, который они нашли в пустой комнатке. Калейдоскоп лежал в коробке вместе с разноцветными стеклышками. Дети сели на кушетку и начали через эти стеклышки смотреть в окно на деревья и облака.

Они посмотрели через синее стеклышко — и мир за окном стал синим и неживым.

— Я не хочу такой земли, — сказала она.

— Я тоже. Нa тебе желтое стекло.

Желтое было веселым и радостным. Мир теперь лежал перед Майкой светлый, и она смеялась.

А потом попалось красное стеклышко. Устрашающе багровое небо, тяжелые кровавые облака, такие неумолимые, медленные, ужасные.

— Страшно, — сказала она. — Возьми скорее.

Они сидели молча, ошеломленные страшным зрелищем. Майка была такая угнетенная… Алесь сам не знал, как это у него получилось. Но он обнял ее невесомыми руками и неумело поцеловал в неподвижный ротик.

На мгновение она было рассердилась, но потом поднялась с кушетки и пересела в маленькое креслице у стены. Сидела молчаливая и такая тонюсенькая в своем сиреневом платьице, что ему стало жаль ее.

Но он не знал, как вымолить прощение. Он просто смотрел на нее большими умоляющими глазами. А Майка даже глаз на него не подняла.

Тогда он перевел взгляд на стену и увидел удивительное. Заходящее солнце лежало на стене комнаты. И там же, на стене, Алесь увидел чернолицую Майку с фиолетовыми волосами и в платье оранжево-багрового цвета. Черную-черную Майку с фиолетовыми сияющими волосами.

— Майка! — крикнул он таким голосом, что испугал ее. — Майка, смотри на меня. Долго-долго смотри.

Недоумевающая, она все же подчинилась.

Закат лежал на стене комнаты. Она смотрела на мальчика, на его зеленую куртку, видела его умоляющие и испуганные глаза и понимала, что напрасно обиделась на него.

— А теперь смотри на стену.

Она отвела глаза и увидела черную тень Алеся, одетую в пурпур.

— Ты, — сказала она, — ты… совсем черный, ты сливаешься с тенью, тебя не видно. Лишь одежда багровая… плавает.

— А ты в оранжево-багровой… Твои волосы лиловые.

Они повторяли и повторяли опыт, перепуганные до глубины души.

…Черный мальчик в пурпуре. Майка недаром читала романы.

— Словно… голову тебе отрубили, — сказала она. — Словно… призрак багрового человечка.

Он пристально взглянул на нее. И тогда она спохватилась:

— Ой, я что-то не то сказала. Прости меня, Алесь.