Колосья под серпом твоим

– Мстислав, Петрок Ясюкевич, Матей Бискупович, Всеслав Грима… ну, и я. Мы впятером взялись за людей, которых знали. Понимаешь, у ребят дело пошло веселее. А у нас с Мстиславом – тяжело. Чувствую: что-то мешает. Знаю – свой человек, с кем разговариваю, а он мнется…

– В чем, думаешь, причина?

– Полагаю, в Приднепровье есть еще одна организация. И большая. Многих людей объединяет… Кто-то бунт готовит.

Помолчал.

– Долго думал, кто имеет к этому отношение. Решил присмотреться, кто из честных людей, из тех, кто видит подлейшую нашу современность, ходит веселый и бодрый. Вижу – Раткевич Юлиан, Бискупович Януш, другие. А это все люди Раубичева круга. Вспомнил одно событие, на которое в то время не обратил внимания. И родилось у меня подозрение, что не обходится там без пана Яроша.

– Поговорил бы.

– Нельзя, Кастусь… Смертельные враги мы с Раубичами.

– Ты что? С паном Ярошем, с Франсом?

– Да.

– Да ты что? А Майка?

– Теперь помирились тайком. Никто ничего не знает.

Кастусь схватил его за плечи и потряс.

– А ты подумал, что вы наделали?! Ах, какая досада! Ах, какая жалость! – Кастусь, волнуясь, как всегда, говорил с трудом, запинаясь, путая слова.

– Хватит об этом, – сказал Алесь. – Попробуем сами потом разобраться. Так вот, говорили мы с хлопцами много. Между прочим, и с теми, что за нас тогда заступились. Выбирали очень осторожно. Рафал Ржешевский согласился. Еще хлопцы… Волгин. Этот долго думал, а потом говорит: «Мне кроме вас, дороги нет».

– Сколько у вас людей? – спросил Калиновский.

Алесь достал из кармана тетрадь без обложки.

– На… Пока что в наше объединение вошло сто шестьдесят четыре человека.

– Надежные?

– До конца, – тихо сказал Алесь. – На жизнь, так на жизнь, а если на смерть, так и на смерть.

– Я верю, что ты – до конца, – после долгого молчания сказал Калиновский. – Ты должен знать все, друже. Только учти: после того, что я тебе сейчас расскажу, дороги назад не будет… У нас есть своя организация, наподобие «землячества». Но это – для конспирации. Название – «Огул». В нее входят поляки со всего запада, наши белорусы, литовцы. Совсем мало украинцев. Студентов в ней что-то около пятисот человек. Люди разные. Одни просто за восстание угнетенных, другие – за национальное движение, третьи – за автономию. Внешне деятельность «землячества» заключается в самообразовании и помощи бедным студентам. Поэтому есть своя касса, взносы, своя библиотека. Деньги в самом деле идут небогатым. С библиотекой сложнее. Там запрещенные произведения Мицкевича, Лелевеля, наши анонимы, русская тайная литература. Герцен, например, почти весь. И «Дилетантизм», и «Письма», и почти все сборники «Полярной звезды», а с этого лета и «Колокол». Ну, а потом Фурье, немцы, другие… Много чего. Те, кто пользуются этой частью библиотеки, являются ядром. Не думай, что в нее так легко попасть. Вообще у нас три ступени. Пять членов организации, хорошо знающие друг друга, рекомендуют в нее человека, за которого могут поручиться. Пять читателей подпольной библиотеки могут рекомендовать в нее того из членов «Огула», которому они доверяют. Я говорил о тебе. Товарищи из верхней рады под мое личное поручительство позволили мне, миную ступень «Огула», ввести тебя непосредственно в состав наиболее доверенных. Я рассказал о тебе как на духу. У нас не хватает людей. Особенно из Приднепровья… О твоем участии в верхней раде почти никто не будет знать.

– Позволь спросить, чем обязан?

– Целиком наш. Не обижайся, я тоже был в таком положении. Еще и теперь меня знают меньше других. Ты и еще несколько человек будете как резерв на случай провала основного ядра. Учти, что тебе очень верят. Я сказал, что ты думал о перевороте и начал предпринимать первые шаги к нему на несколько лет раньше меня…

– Ну, что ты…

– Так вот. Третья ступень – это казначей, библиотекарь общей библиотеки, еще два члена и библиотекарь подпольной библиотеки.

– Это кто?

– Я… А всего, значит, пять. Они составляют верхушку «Огула». Никто не знает о ее существовании. Известны только казначей и библиотекарь общей библиотеки. Как и всюду, они имеют право решающего голоса. Но так во всех «землячествах». На самом же деле наша пятерка рекомендует людей связному. Тот занимается с ними лично и, подготовив, рекомендует дальше.

– Это Виктор, – сказал Алесь.

– Почему так думаешь?

– Кто же еще может лучше руководить чтением, советовать, какую книгу прочесть?

– Ты прав. Не только я, но большинство обязано ему. Отобранные им люди попадают в кружок, который для непосвященных называется «Литературные вечера».

– И в этом кружке ты, Виктор и еще из тех, кого я знаю, пожалуй, Валерий.

– Тьфу ты черт, сказал Кастусь. – Шел бы ты на место Путилина,[126] кучу денег заработал бы.

– Брось, Кастусь, просто я тебя знаю. Да и семь лет прожить со старым Вежей – это, брат, тоже школа. Ну что «Вечера»?

– Ты попадешь туда. Надеюсь, скоро. Люди там исключительные. Во-первых, глава – Зигмунт Сераковский. О нем я тебе писал. Семь лет ссылки, семь пядей во лбу, семь добродетелей. Об остальных пока не надо. Сам увидишь. Да и круг их все время увеличивается.