Кольца Джудекки

Три дня вялый тусклый свет из щели под потолком отмечал смену времени. Менялся караул. Приносили еду. Шевелился, заставляя насторожиться, сосед. Душно, волгло, муторно, пусто. Чтоб тебе пусто было! И стало по слову его. Или Его? Илья сваливался в воронку депрессии и выныривал обратно. Существование плелось на грани вялого безумия. Или нирваны? Но грязненькой и скучной: не холодно, не голодно, не больно. Нирвана, блин, при одном трупе, одном сумасшедшем, одном вертухае. Не возникало даже легких позывов к действию. Куды бечь? Некуды!

Отбегалси, соколик. Нет, сокола летают. Бегают, все же, страусы. Вот и ты, милай, сунь головушку в песок и жди, пока по заднице ни наладят. Дома бы метался, решетки взглядом плавил, а сердца - глаголом. То - дома. А ты где? Во-во.

Из кисельной меланхолии вывел сосед. Когда принесли кашу, он попытался завладеть посудиной Ильи. И не то что бы есть так уж хотелось, но - гадют - надобно отреагировать. Отреагировал адекватно: отобрал у харьковчанина сваю миску, да еще погрозил тому, до смешного маленьким, аккуратным, сувенирным ножом. Хуже другое: бывший врач И.Н.Донкович был готов пустить свое оружие в ход. Затмение, да и только. Соседушка убрался в свой угол и больше на добавку не претендовал. А Илью накрыло сознание собственной гнусности. Каша показалась сухой как песок.

Илья глотал ее под ехидное верещание внутреннего голоса: давай-давай, адаптируйся. Потерять человеческий облик, сэр, очень даже просто и быстро. А ТУТ и стараться не надо. Само пройдет.

Кашу Илья доел и устроился на полу у стенки. Брезгливость, заставившая почти сутки сидеть на корточках не касаясь ничего руками, давно прошла. Вставал он теперь, опираясь о никогда не мытый, пол. Насчет нужды справить, в углу имелась дырка. Тоже по началу испытывал определенные неудобства. Привык. И даже подумал как-то: перемести тонкого, умного, нервного интеллигента рафинэ в иное время-пространство, да окружи его там теплом и заботой, обеспечь тепличные условия - съедет с катушек, зазвенит крышей, от раздирающих противоречий, и пойдет ловить чертей простынкой.

Нет, чертей с перепою ловят. А может, Илья, сломавшись под грузом, навалившихся в последнее время проблем, банально запил - просто, как нормальный русский мужик - и теперь пребывает в городской психушке? Вот было бы здорово, вынырнуть из сумрачного бреда в отделении дорогого Пал Иваныча. Ребята вокруг все знакомые.

Строгие анестезистки в глаза заглядывают. Илья зажмурился, напрягся даже, ожидая исполнения такой простой, такой реальной в сущности мечты.

И лязгнуло, и загрохотало, и стал свет.

В зал заседаний торжественно входила комиссия-трибунал. Да еще охраны на каждого по одному. Еще - людишки, - темно, лиц не разобрать, - одетые в пестрые маргинальные тряпки. Свидетели? Присяжные? Во, прогресс в Аду! Илья мигом оторвался от видения реанимационной койки. Реально, просто и понятно даже, наверное, трупешнику в углу - суд идет.

Трибунал расселся за столом. Далеко друг от друга, однако, устроились господа заседатели. Илья, наконец, рассмотрел их в подробностях, благо, натащили факелов.

Бас - он и есть бас - саженный мужик в годах. Из-под чего-то такого, - пиджак-полупальто-зипун-армяк? - свешивалась до колен серая рубаха. Непролазная светлая борода напополам закурчавила лицо. Поблескивали, занавешенные бровями, глаза. Что в них, не разглядеть, а и рассмотришь, на фига тебе это, Илья Николаевич, сгодится? Потому как ни местных нравов, ни обычаев ты не знаешь. А с другой стороны: человек - везде человек; со всеми своими радостями и горестями; с дерьмом и соплями тоже.

В середке вольготно расположился невысокий плотный мужчинка, - рубаха с запояской, картуз не снял даже когда сел за стол, лысина у него, что ли? - макнул в чернильницу ручку и навис над белым плотным листом. Как есть - купчина собрался сальдо с бульдой скрестить.

Слева же - Илья аж потянулся в ту сторону - низенький тощий человечишка в куцем пиджачке и круглых проволочных очках. Колхозный счетовод с маузером на боку и мандатом за пазухой? Следователь НКВД районного масштаба?

- Вста-а-ть! - тут как тут выскочил урковатый парень, который третьего дни вел Илью по лестнице. Донкович, привычно, прошкрябал курткой о стену. В левом углу суетливо вскочил сосед-харьковчанин. В правом - соответственно - молчали.

- Помогите встать своему товарищу! - уставил на Илью кривоватый палец чекист.

- Его теперь только трубы Страшного Суда поднимут, - хрипло, как со сна отозвался Донкович.

- Помре сам или помогли? - пророкотал буслаевидный детина.

- Сам.

- Это - он! Он! - тыча в Илью, кинулся к решетке сосед. - Я видел. Я сообщил!

- Ваш сигнал принят, - заверил его чекист.

Вот это - да! Как быстро договорились!

- Требую внести в протокол, - зашелся тем временем чекист. - Совершено убийство заключенным своего товарища.

- Карается отправкой в отряды, - меланхолично заметил бас. - Но сначала тело осмотрим.

- Мне и так все ясно, - уперся очкастый. - Убил из корыстных побуждений, дабы завладеть имуществом. Записали?