Кольца Лины

Дудки, не стало. Скоро я пришла в себя в самом отвратном месте на свете. Низкое помещение длиной со спортзал — дальний его конец я различала слабо, шириной же метров десять, а, впрочем, кто знает, все у меня в глазах то фокусировалось, то опять расплывалось. Журчание воды и жуткая вонь, от которой слезились глаза. Я лежала на куче соломы и какого-то тряпья, которое тоже, кажется, воняло, хотя где тут различить источник запаха.

На меня смотрели. Много-много глаз. Мужчины. Разные. Молодые и старые. Грязные, страшные, заросшие. Странно-оживленные. Я встретилась взглядом с парнем неподалеку — мне показалось, что он совсем молодой. Он стоял на коленях, и, чуть ли не раскрыв рот, смотрел на меня, как на видение.

Все больше приходя в себя, я села, опираясь на руки, и отползла подальше, к стене. На моих руках — кровь, и на блузе, плотно облегающий жилет расстегнут — кто расстегнул? И на нем бурые пятнышки. Ах, да, и губа саднит — паразит-стражник разбил мне лицо. Я быстро облизала губы, только чтобы убедиться — на них есть кровь. Это короткое движение моего языка не осталось незамеченным — кто-то засмеялся, остальные заулыбались, загомонили, негромко, но явно одобрительно — те, кто на меня смотрел. Узники.

Да, узники. Я в каземате. В мужском. Единственная женщина здесь.

— Эй, пуговки ей расстегни, хас, — сказал кто-то громко, — тебе жалко, что ли? Не убудет ведь.

— Потом расстегну, — благодушно пообещал кто-то сбоку от меня.

Хас?! Я дернулась при этом слове. Знаю лишь одного хаса, но тут — совсем, совсем другой голос. И совсем не хотелось поворачиваться, чтобы взглянуть на этого, здешнего хаса.

Жалеть меня тут не станет никто. Я вдруг поняла это отчетливо. Никто вообще. В том числе и потому, что здесь всем очень плохо. Все, на кого я смотрела, были с исстрадавшимися, землисто-серыми, заросшими лицами. Они здесь давно. Они давно в этом маленьком подобии ада, и дышат этой густой вонючей отравой вместо воздуха. А я — здоровая, свежая, как определил стражник, только что нормально жила и дышала.

Мой взгляд упал на цепь на полу, примерно на такую дядя Гоша пристегивал лодку — да, была у нас и такая радость. Лодка стояла на даче… в другом мире, в другой жизни. И я тут же разглядела, что цепей много, очень много, возле каждого человека — цепь. Просто я поначалу смотрела на лица, упуская остальные детали. А та цепь, увиденная первой — она тянулась к железке у меня на поясе. Разъемная такая штуковина из двух половин, потом цепь, которая последним звеном прикреплена к штырю в стене. Зачем? Я как-то вяло удивилась — зачем цепь и штырь? Чтобы не ловить меня по всему "спортзалу"?

И вообще — зачем? То есть — зачем ту я? Для чего этим пусть мужикам, но явно полуживым — женщина? Посмотреть, полюбоваться, пустить слюну и получить чисто эстетическое удовольствие? Им всем поголовно нужна баня, еда и врач.

— Эй, ты как, освоилась, птичка? — передо мной присел на корточки человек, тоже с цепью на поясе. — Ты, говорят, бойкая, да? То, что надо, — он тронул мою разбитую губу, заставив тем самым еще отползти и вжаться спиной в холодную, влажную стену. — А я тут хас.

Он был грязный, заросший — как и остальные, но вполне здоровый и сытый — в отличие от остальных… нет, в отличие от большинства.

Снова словно кто-то еще немного навел резкость у меня и в голове, и в глазах, и теперь я увидела — не все были такими уж изможденными. Группа мужчин поблизости явно была в неплохой форме и рассматривала меня вполне с определенным интересом. Я оценила длину цепей, кажется, они все были почти одинаковыми, и сделала, наконец, очевидный и несколько утешительный вывод: на меня могли претендовать не более восьми-десяти человек, остальные — сколько их?! — просто не смогут подобраться. Но кто сказал, что десяток — это мало?!

Итак, эти амбалы меня купили. Или кто-то "с воли" купил для них. Где-то так. Они тут что — особенные?.. Глупый вопрос.

А остальные смогут наблюдать за процессом. Такое вот шоу, да.

Умереть прямо сейчас, быстро и безболезненно, было бы просто подарком судьбы.

— Ты ведь немая, да? Жалко. А то поболтали бы, ну да ладно, — он улыбался разглядывая меня маленькими блестящими глазками. — Ты уж постарайся. Я буду драться на похоронах князя. Наверное, выживу, с собой заберу. Если понравишься, понятное дело. Тут ребята — ты ж понимаешь, надо со всеми. По жребию. Мы тоже любим по-хорошему, ты ж понимаешь.

Мне было совершенно безразлично, где и зачем он будет драться — еще один какой-то непонятный мне обычай. Со всеми ребятами по жребию и по-хорошему — да, конечно, держи карман шире..

Он… здешний хас, протянул руку и сдернул с меня платок. Где-то засмеялись и заулюлюкали.

— Ты красивая, — сообщил хас, — вон там одеяло, видишь? Чистое. Ну, давай.

Он как будто не спешил, хотя глаза были нетерпеливо-жадными. Играл со мной, ждал…

Мне захотелось заскулить.

Дин, Дин, Дин… Милый, ты где? Ты не позволил бы меня арестовать. С тобой бы вообще все получилось не так.

Дин, спаси же меня!