Кольцо анаконды

— Попытки к бегству! Оказывается, и такие были.

— Да! Но настоящих всего две.

— Как это настоящих! Бегут разве в шутку?

— Видите ли, Андрэ. Здесь законы суровые, как на военном корабле. Мы обязаны приветствовать друг друга и господ офицеров вот так, — он вскинул руку в фашистском приветствии. Да, моя догадка оказалась правильной. Эти люди все еще жили в своем особом, остановившемся времени. — Ровно в полночь отбой. Патруль обходит хижины, и, если кого нет на месте, тот считается дезертиром, беглым. За это, смотря по обстоятельствам, смертная казнь либо беспощадная порка. Так лишилось жизни человек пять. А дважды бежали по-настоящему. Сперва двое. Они заплутались в Большом болоте, чуть не погибли и сами приплелись обратно. Шерф приговорил их к смерти, а Мёльке придумал казнь. Он мастак по этой части. Ребят привязали к стволу пустотелого дерева[10], в котором живут красные муравьи. Они промучились почти сутки и кричали так, что слышно было, наверное, у Синих гор. Один такой муравей цапнет, и то не знаешь куда деваться. А тут миллионы. Представляете?! В другой раз ушло трое. Они не вернулись, и что с ними сталось, неизвестно. После этого отобрали оружие даже у нас, унтер-офицеров. Оставили только офицерам да еще эсэсовцам.

— Давно это было?

— Дайте припомнить… Лет пять назад.

— И с тех пор никто не пытался уйти?

— А куда бежать, да еще с голыми руками? Через горы? Там индейцы спуску не дадут. Дорогу через Большое болото никто не знает. Эта сторона даже и не патрулируется. Да и потом… — он замялся, искоса поглядев на меня.

— Ну-ну, говорите! — поощрил я.

— Боятся. Понимаете, боятся! Командир раз в неделю читает радиосводку. Только и слышишь: того расстреляли, этого гильотинировали, тех повесили по приговору Международного суда…

— И вы поверили, Пауль?

— Как вам сказать?.. Чаще верил.

— Какая дичь! Неужели вам не приходило в голову, что вас нагло обманывают?

— Приходило, и не раз.

— Ну и что же?

— А вы поставьте себя на мое место. И попробуйте разберитесь!.. — в его голосе прозвучало раздражение.

Я переменил тему.

— Неужто за все пятнадцать лет вы ни разу не слышали радио и не держали в руках газеты?

— Совершенно точно.

— А вам известно, что кое-кто из ваших читает газеты?

— Еще бы! Таких трое: гауляйтер, командир и Мёльке. У них многое есть, что остальным только снится.

— Например?

— Вино, консервы, настоящий хлеб, сигареты, чай, хорошая одежда. Да все, что душе угодно!

— Значит, существуют контакты с внешним миром?

— Определенно! Примерно раз в месяц объявляется особое положение. Никто не имеет права выхода из хижин. За нарушение расстрел на месте. Лагерь патрулируется эсэсовцами. Потом все приходит в норму и нас зовут таскать тюки и мешки. За работу дадут по пачке сигарет, банку консервов. Ну, там щепотку чаю или еще чего-нибудь. Они сбывают алмазы, и, похоже, американцам. Я не то чтобы дружу, но на приятельской ноге с эсэсовцем Бромлером. Он однажды спьяну проболтался. Говорит, выйдем отсюда богатыми людьми. Мол, перед уходом будет справедливая дележка. Но это разговоры, а пока что за утайку алмаза вот так мачете, и все! — он провел ладонью по горлу и пояснил с кривой усмешкой: — Патроны берегут. Приказ командира, подтвержденный самим гауляйтером.

— Любопытная «бережливость». А как имя гауляйтера?

— Это знает только командир. Эсэсовцы и то понятия не имеют. Болтают про пластическую операцию. Очень, мол, важная шишка, но изменил наружность, не узнать… Да ну их всех к черту, стервецов! Расскажите лучше еще что-нибудь. Вот вы бывали в Берлине, а в Котбусе не приходилось?

— Бывал и там, могу рассказать.

— Да что вы говорите! — подскочил он. — Вот удача! Ведь это же мой родной город. Отец, мать, брат, сестры — вся семья там. Понимаете?..

Он засыпал меня таким градом вопросов, что я не успевал отвечать. Потом закрыл лицо и умолк. А когда отнял ладони, я увидел слезы на его щеках. Слезы взрослого, мужественного человека всегда производят тягостное впечатление. Я притих.

— Боже мой… Андрэ… — глухо начал он. — Вот вы были там. Захотели и побывали. А чего бы я не дал, чтобы хоть на денек попасть туда. Всего на один денек, а потом можно и подохнуть. Эх!..

— Это же от вас зависит! — вскричал я и, позабыв осторожность, схватил его за плечи. — Чудак вы этакий! Стоит только захотеть.

— Вы уверены, что это так?

— Ну конечно же! Вполне! Ручаюсь головой.

— Подождите, не так сразу, опомнюсь немного. И знаете что? Дайте, если можно, сигарету.

— Берите всю пачку!

— Нет, лучше не надо. Если увидят, это может стоить головы. Нам таких не дают. Спросят, откуда взял. Ну, а дальше сами понимаете… — он молча выкурил сигарету и неожиданно вскочил. — Подождите здесь, я сейчас! — он исчез, прежде чем я опомнился.

Прошла минута, другая, третья, его не было. Уже шевельнулась тревога, когда он вернулся так же бесшумно и стремительно, как и ушел.

— Протяните руку! — весело воскликнул он, лукаво щурясь. — Не бойтесь, просто маленький подарок для вашей матушки. За то, что вы согрели мне душу. Держите! — На ладонь легло что-то маленькое и тяжелое.