Кольцо из фольги

– Потерпи, милок, чуть-чуть тебе осталось. Вот сейчас эту станцию проедем, там всего две минуты стоим, а потом быстрее пойдем, – уговаривает проводница желающего дернуть стоп-кран. Потому что уже сил нет видеть попутчиков, есть пирожки, терпеть запах соленостей и копченостей. Ни ходить, ни стоять, ни лежать невыносимо – все тело ломит, голова кружится, подкатывает тошнота, сердце стучит как бешеное. – А мне-то каково? – продолжает уговоры проводница. – Мне ж еще дальше… может, таблеточку тебе дать, а? Давай таблеточку. Голова? Да? Тошнит? Укачало сильно? Понимаю. У многих так. Есть морская болезнь, а есть вагонная. А еще горянка есть – это уже в горах. Но там другое. А меня, представляешь, на качелях укачивает. С детства. Как сажусь, так сразу нехорошо.

Постепенно под уговоры пассажир соглашается на таблетку и потерпеть. Пьет сладкий крепкий чай – проводница сама заварила и сахар размешала.

А неопытные проводницы терялись. Стоп-кран кто-нибудь все-таки срывал – или по пьяни, или от нервов. Тогда поезд начинал скрежетать так, будто сейчас развалится на части. И это не секунды, а минуты, каждая из которых кажется часом. Ты резко падаешь вперед, пытаешься обрести равновесие, но бесполезно. Лучше сесть на пол и держаться хоть за полку, хоть за откидное сиденье, если в коридоре. В купе летят со стола стаканы – хорошо, успели чай допить. Остатки курицы – правильно, что кости в фольгу завернули. А яйца с огурцами по полу катаются. Мужики, опытные в переездах, успевали подхватить со стола бутылку, как самое ценное, и прижать к груди, укрывая. Потому что сверху, с третьих полок, падают сумки и чемоданы. Люди тоже падают. Пьяным хоть бы хны, упали – и даже не проснулись. А трезвым тяжко бывает. До переломов доходило. Кто руку, кто ногу. Поезд продолжает дребезжать, скрипеть сочленениями, разрываться, стонать, стенать, переходя на истошный крик. Хочется закрыть руками уши и бежать. Но именно этого делать нельзя. Нужно сидеть, держась за перекладину, ту, которая над полкой, для ручного полотенца. Вот этот вариант лучший из всех возможных – успеть схватиться за эту перекладину. Захочешь вырвать – не получится. Поезд останавливается резким толчком. Все, что еще не упало, в этот момент летит на пол.

Запах поезда, кстати, долго не выветривается. Пахнет вся одежда – и та, которая на тебе, и та, что в чемодане. Стираешь, полоскаешь – да, говорили именно так, а не «полощешь», – а все равно отдает углем, гарью, железом, нечистотами, дешевым куревом тамбура. Только выветрится, так снова назад, в поезд. Двое с половиной суток или все трое – если кто-то опять сорвет стоп-кран или еще какое происшествие случится.

А они обязательно случаются. Страшно признаться – радость для остальных пассажиров. Хоть есть чем себя занять, о чем посудачить. Мальчик лет двенадцати, вроде уже не маленький, в нашем селе считался бы взрослым, дернул стоп-кран. Его родители вышли на станции и, видимо, засиделись в привокзальном кафе. На поезд не успели. Ребенок решил остановить поезд. Мальчонке, конечно, вломили, причем сами родители. Им пришлось платить штраф. Он плакал как маленький и не понимал, за что его ругают. Всего лишь хотел, чтобы родители успели на поезд. Дурак. Родители бы взяли такси и доехали до следующей станции. Или сразу до пункта назначения. Я с шести лет ездила одна в поезде – и ничего, не умерла. Знала: если опоздаешь на поезд, надо искать таксистов. По дороге быстрее догнать. А он взрослый парень и таким нюней оказался.

Однажды в привокзальном кафе загуляла большая компания. Напились, конечно же. Вломились гурьбой в вагон через четыре станции. Радостные. Все еще пьяные. Их встречали как давно потерянных родственников. Весь вагон пил за их счастливое возвращение – компания не с пустыми руками вернулась.

Женщина выходила на станции, где поезд две минуты стоял. Сама спрыгнула, а чемоданы и сумки не успела вытащить. Так мужчины быстренько скооперировались – передавали и выбрасывали вещи уже на ходу. Чемоданы раскрывались, вещи вываливались. Какие-то ткани, кружева, нижнее белье, подхваченные ветром, кружились и падали на елки, на бюст Ленина. Ленину, кстати, было неплохо с кружевными трусами на голове – будто дамочка в шляпе. Комбинация – комбинашка, как называли тогда деталь туалета, которую всегда надевали под платье, иначе никак, – красиво повисла на елке. Все хохотали. Женщина кричала, что не надо бросать, но ее уже никто не слышал. Выкинули на перрон сумки, что бы в них ни лежало. Женщина стояла на перроне, заваленном вещами. Тоже смеялась и махала вслед поезду.

* * *