Кольцо из фольги

– А он ее похитил. Запер в комнате, оставил без еды и воды. Разве это не преступление? – возразила бабушка.

– Как будем решать? – спросил начальник.

– Как Ольга решит, так и будет, – ответила бабушка.

Когда она вернулась из города, во дворе уже собрались женщины. Говорили, что сейчас у Ольги только две дороги – или на берег Терека, чтобы сброситься головой вниз, или пусть уезжает немедленно, куда глаза глядят. Только не остается в селе. Хватит уже скандалов. Люди хотят жить спокойно. Парни пусть выбирают себе в невесты покорных девушек, благо их в селе хватает. А так не знаешь, что дальше будет. Может, все с ума сойдут? Все начнут Ольгу воровать? Что тогда с традициями и правилами станет? Как детей растить, если любая девушка может выстрелить в жениха?

Бабушка вынуждена была согласиться. Мама собрала чемодан и уехала в Москву.

– Не возвращайся, – попросила на вокзале бабушка.

– Не вернусь, – пообещала мама, но не сдержала обещание. Вернулась, но уже со мной, дочерью, единственной бабушкиной внучкой. Маму в селе так и не приняли, а меня встречали как родную. Я была похожа на бабушку, которую все обожали. Вела себя как самая обычная осетинская девочка. Соблюдала традиции, не спорила со старшими. Образцово-показательный ребенок. В качестве особого комплимента или похвалы мне говорили, что я даже смогу выйти замуж. Что означало – позор моей матери не ляжет на мои плечи. Только тогда я не понимала, почему про «смогу выйти замуж» все учителя произносят так торжественно, будто речь идет о чем-то небывалом. Сейчас понимаю.

А теперь представьте – маме было всего шестнадцать лет. Она жила в селе, выезжая в город или в такие же, как наше, села. Она не знала жизни, не знала, как ей жить и где. И, главное, на что жить. Ее выгнали из родного села, выставили в один день. Она уезжала с одним чемоданом. В шестнадцать лет. Я помню себя в шестнадцать. Уже начала подрабатывать, но у меня хотя бы была крыша над головой, еда. Мама же уезжала в никуда, ни с чем. Только потому, что отказалась выходить замуж за человека, которого видела впервые в жизни. Который считал нормальным лишить ее еды и воды. Ограничить в свободе. У нее никто ни разу даже не спросил – чего она хочет, о чем думает. Она была как скот, который можно украсть, продать, поменять. И в то же самое время – приз, за который боролись, который хотели получить любыми способами. Но все равно – мама считалась неодушевленным предметом. Не просто без права на собственное мнение – вовсе без голоса. И если бы не бабушка, ее бы сбросили с берега Терека. Другие женщины. И считали бы, что так и должно быть. Так правильно. За что? Лишь за то, что пошла поперек традиций.

Мама приехала в Москву, где ей сразу поставили на лоб клеймо – «лимита», «лимитчица». Современная молодежь не знает этого слова, а тогда оно считалось приговором. Сейчас таких, как моя мама, называют «понаехавшие». Девушки, юноши, приехавшие в столицу за лучшей жизнью, в поисках заработка. В те годы это была «лимита» – низкоквалифицированная рабочая сила, которая требовалась большим городам. После определенного количества лет они могли претендовать на прописку. Потом так стали называть всех провинциалов.

Мама мечтала только об одном: чтобы я, ее дочь, родилась в Москве, имела московскую прописку. Только это заставляло ее жить и пробиваться. Бороться каждый день за кусок хлеба. Учиться, работать. Но когда она уставала бороться, ей от отчаяния хотелось вернуться назад, в село, и броситься с того самого обрыва в Терек. Там было все понятно – веди себя по правилам, как положено, и не придется думать ни о чем другом. И, главное, не придется выживать. В этой животной покорности – куда поведут, туда и идти – была некая привлекательность. За тебя несли ответственность, принимали решения, тебе оставалось лишь подчиниться. Рядом большая семья, многочисленные родственники. Разве не хочется жить так? Ведь самое тяжелое – понимать, что только ты в ответе за все. За себя, свою жизнь, жизнь своих детей. Мама признавалась, что в сложные моменты очень хотела оказаться именно в такой семье, с таким укладом. Передохнуть от постоянного страха за будущее…

Она была яркой, дерзкой, у нее хватало поклонников. Но она шла к своей цели – выйти замуж за москвича, смыть с себя клеймо лимитчицы. Все москвичи, которые ею восхищались, прекращали общение, едва их семьи узнавали, что любимый сын собрался жениться на девушке из села. Ей же явно нужна только московская прописка. И поэтому мама заранее считалась бракованной, что ли.

– Я всегда была такой, – вдруг призналась мама. – Нигде мне не находилось места. Нигде меня не хотели видеть. Там, в селе, меня ненавидели за дерзость и характер. Здесь, в столице, – лишь за то, что по рождению не была москвичкой. Я окончила институт, работала, зарабатывала, но все мои достижения ни во что не ставились. Я считалась чужой. Сколько раз я хотела вернуться домой? Каждый день… Только некуда было возвращаться. Дома не было…