Кольцо леди Дианы

Посмотрев на часы, Лика нахмурилась. Поздний вечер, Ленинградское шоссе в это время уже полностью забито машинами. Доехать до родительского дома реально только ближе к ночи. Но глаза слипаются. Наверное, поездку лучше отложить…

Глава 9

Какое-то время у Виолы Орловой получалось действовать хладнокровно и рассудительно. Она отвезла Васю Скрипникова домой, рассказала ему трогательную историю о срочной необходимости встретиться с представителем украинской кинокомпании – благо динамик телефона был установлен на минимум, и о том, что звонил никакой не продюсер, а следователь, актер пребывал в счастливом неведении. Потом ее мысли были заняты пробками, случившимися вкупе со снегопадом: мало того что транспортный поток еле тек, в час по чайной ложке, так еще и заснеженная дорога заставляла сосредоточиться и крепко держать руль. По пути в следственный отдел ей даже удалось себя убедить: ничего страшного не случилось, после убийства Лены будут опрашивать всех ее знакомых. Кого-то всегда вызывают первым, это случайное совпадение, никаких конкретных обвинений ей предъявлено не будет, так как все было продумано до мелочей.

Но теперь, стоя у дверей кабинета следователя Шевченко, Виолета понимала только одно: ей ужасно, невыносимо страшно, до дрожи и металлического привкуса во рту…

Переделано уже все, что можно. В зеркальце отразились испуганные умело подведенные глаза, носик припудрен, волосы поправлены.

Надо идти и представить, что все происходящее – очередные съемки, и заставить себя не думать о том, будто следователь мог о чем-то узнать.

Страхи всегда материализуются. Так что пошли они все куда подальше!

– Здравствуйте, – Виола распахнула дверь и очаровательно улыбнулась сидящему за столом молодому мужчине.

Через пару секунд быстрого визуального осмотра Орлова приуныла. Следователь оказался невысоким, полноватым, и… серым. Редкие пепельные плохо постриженные волосы, маленькие бесцветные глаза, сероватая кожа, тонкие, едва различимые губы. Дешевая обувь, недорогие часы. И это неприязненное выражение лица… Нет, конечно, не всегда сложные жизненные обстоятельства провоцируют обострение зависти, можно не обладать ни единым атрибутом финансового благополучия – и уметь искренне радоваться жизни. Но только все-таки большинство людей инстинктивно испытывает досаду от чужого успеха, с нескрываемой ненавистью смотрят на тех, кто лучше, ярче, моложе, богаче. Именно такая яростная зависть вынуждает сто раз подумать, прежде чем спуститься в метро. На дороге, пусть и забитой пробками, по крайней мере, свой автомобиль чуть ограждает от откровенной люмпенско-пролетарской недоброжелательности, которая так и жалит ее через глаза следователя…

Орлова расстегнула шубку, присела на стул возле стола Шевченко и принялась лихорадочно вспоминать, насколько ей было больно, когда потерялась Зоська, любимая, но глупая, как пробка, йоркширская терьерша.

Убежала, наверное, как обычно, за чужими ногами. Ее, доверчивую, радостно идущую на зов незнакомых людей, могли поймать какие-нибудь алкаши, продать за бутылку. А если они оставили ее у себя, то можно представить, в каких условиях оказалась нежная Зосенька, ни дорогого корма, ни регулярного тримминга, а еще ей могли дать куриные кости, разрывающие нежный желудочек, и, конечно, алкоголики просто не додумались бы вызвать ветеринара…

Почувствовав, что еще секунда, и она зарыдает, что лицо уже искажено настоящим горем, Виолетта прошептала:

– Я до сих пор не верю, что Лены нет. Такая беда, чудовищная трагедия, очень больно. Конечно, я расскажу вам все, что знаю. Вы спрашивайте. Тот нелюдь, который это сделал, должен за все ответить.

– Что, будем оформлять явку с повинной? – удивленно поинтересовался следователь, открывая на компьютере какой-то файл. – Рад, что вы все понимаете правильно. Чистосердечное признание, как говорится, смягчает вину.

– Какую явку с повинной? Какое наказание? – холодея от страха, поинтересовалась Виолетта. – Вы что… обвиняете меня в смерти Лены? Да как вам в голову такое могло прийти!

Она говорила и с ужасом понимала: металлические решетки на окнах, старая мебель, противно скрипящая дверь – все эти подробности убогого кабинета сразу же бросились в глаза, стали приближаться, надвигаться, буквально сжиматься кольцом вокруг нее. В перепуганном смятенном сознании уже прокручиваются и более страшные кадры: тюрьма, стылая камера, убогая еда в алюминиевой истертой посуде, и это неотвратимо, и вся ее жизнь сведется к одному кошмару…

– Не надо мне тут спектакли разыгрывать. Я думал, вы все понимаете правильно и готовы дать показания. Предлагаю определиться: вы говорите все сразу и сами, или же я буду уточнять каждый пункт! Для вас эта разница принципиальна, потому что, когда уголовное дело будет передано в суд, – лицо следователя расплылось в довольной ухмылке, – там учтется, насколько активно обвиняемый сотрудничал со следствием.

Онемевшие губы актрисы чуть шевельнулись:

– Какой суд? Я ничего не понимаю.