Читаем Кольцо Либмана полностью

— Господин Либман, — сказал он, давая понять, что получил удовольствие от столь нелепой шутки. — Я не знаю, какой диагноз вам поставили врачи, но в богатой фантазии вам не откажешь! Черт побери! Только не забывайте одного: мои предки жили в Северных Нидерландах со времен короля Виллема II. С бельгийцами, что называется, я дел не имею. У них тут в городе есть свое отличное представительство.

С улыбкой он поднял телефонную трубку и произнес: «Йенс, не мог бы ты на минутку ко мне зайти?»

Вскоре появился лимбуржец.

— Ты знаешь этого господина? — спросил консул.

Молодой человек плотно сжал красивые губы и, невинно моргая столь же красивыми ресницами, ответил:

— Нет.

— А знаешь ли ты некоего бельгийца… Погоди, как там его звали?

— Жан-Люк, — напомнил я.

— В жизни не слыхал, — пожал плечами лимбуржец и, обращаясь к консулу, спросил: — дядя Леопард, как вы считаете? Я только что получил факс от двоих друзей, от руководительницы театра и директора музея, оба из Амстердама. Они хотели бы приехать вместе с королевой. И вот спрашивают, можно ли рассчитывать на финансирование.

— Наверняка, мой мальчик, — произнес консул отеческим тоном. — Средства, если поискать, наверняка найдутся. Но обсудим это чуть позднее, через полчаса я буду у тебя.

Лимбуржец вышел из комнаты.

— Ну так как? — снова обратился ко мне Дефламинк.

Я снова был как оглушенный, словно получил обухом по голове. Даже если бы я накинулся на этого типа, в сердцах обругал его, какая в этом была бы польза? «Как бы мне исчезнуть, испариться?» — в тысячный раз задавал я себе вопрос. Великий фокус с исчезновением. Каким бы таинственным он ни казался зрителям, для самих фокусников принцип всегда очень прост — какие-то там хитрости с зеркалами и черными экранами. Почему бы каждому из нас не освоить подобный трюк? Пусть это считается добровольным уходом из жизни, но тем не менее…

Консул потерял терпение. Он посмотрел на часы и сердито сказал: «У меня с моими сотрудниками через пару минут саммит по поводу визита нашей королевы. Это какой-то сумасшедший дом. Господин Либман, я вас умоляю: хватит ходить вокруг да около. Вы не имеете права отказываться от предложения, сделанного вам инспектором Смирновым. Он представляет важные структуры ФСБ, бывшего КГБ. Если вы откажетесь сотрудничать, вас снова передадут в руки милиции… Вам пока еще все могут простить! Свобода в обмен на признание. Ну в какой еще стране вы такое встретите? Просто назовите людей, от которых вы получили иконы».

— Господин Дефламинк, — заикаясь, пробормотал я, чувствуя, что вот-вот расплачусь. — То, что вы делаете, это шантаж…

Я сказал это по-нидерландски, на своем родном языке. Я ведь подданный этой страны? Я имею право на допрос на родном языке? Какое мне дело до этого русского! Выслушайте меня… хотя бы немного… Пожалуйста… И я начал строчить как из пулемета про «Петербургские сновидения», про то свидание в квартире, про ограбление, про кольцо, Эву и заклятие ласточкиного гнезда. О том, что мы поклялись друг другу в вечной верности, в том, что будем следовать друг за другом в жизни и даже в смерти, если один из нас потеряет кольцо, про то, что она дала мне время лишь до Рождества и что потом я, что я потом… Я должен пока оставаться в Петербурге, я не могу уехать. Вернуться в Нидерланды без кольца для меня означает смерть…

Консул замер, глядя на меня с открытым ртом.

— Вы сами не понимаете, в каком вы тяжелом состоянии, — тихо промолвил он, сочувственно качая головой. — Вы больны, ужасно больны… Ладно уж, признавайтесь лучше, мой дорогой. Тогда все утрясется. Тогда вы хоть завтра сможете сесть на самолет!

Русский поднес к губам шарик из пористой резины и опять начал что-то лопотать по-собачьи, затем с ошарашенным видом обратился ко мне:

— Вы правы. Я только что сделал запрос. На Московском вокзале в прошлом месяце действительно был арестован один бельгиец. — Русский был в полном замешательстве. — Сейчас он… Мистер Либман… — Смирнов впился цепким взглядом мне в лицо. — Я спрашиваю вас в самый последний раз: кто ваше контактное лицо? Я крепился до конца, консул тому свидетель. (Он бросил взгляд в сторону Дефламинка). — Говорите, не то немедленно отправитесь обратно в камеру.

— Абрамович, — сказал я, потому что мне вдруг пришло в голову это имя. — Абрам Абрамович.

— Абрам Абрамович? — переспросил русский. — А как его фамилия?

— Понятия не имею, — ответил я, стараясь чтобы это прозвучало как можно более убедительно. — У него еще были очки и эспаньолка. (Мне нужно было во что бы то ни стало оттянуть время, да-да, я должен был каким-то образом провести этого русского…) — Нет, скорее, аккуратная бородка… Как у Ленина…

— Ленина?

— Я собирался встретить этого человека в Москве, — уверенным голосом продолжал я, — но встреча не состоялась… Тогда мне позвонили, чтобы я как можно скорее зашел в тот музей… Еще я получил от него деньги… Приличную сумму… Он появится, он обещал… Но только когда? Это неизвестно…

— Very well, — сказал русский, с удовлетворенным видом глядя на консула. — Thank you very much.[62]

<p>27</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Евро

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Я хочу быть тобой
Я хочу быть тобой

— Зайка! — я бросаюсь к ней, — что случилось? Племяшка рыдает во весь голос, отворачивается от меня, но я ловлю ее за плечи. Смотрю в зареванные несчастные глаза. — Что случилась, милая? Поговори со мной, пожалуйста. Она всхлипывает и, захлебываясь слезами, стонет: — Я потеряла ребенка. У меня шок. — Как…когда… Я не знала, что ты беременна. — Уже нет, — воет она, впиваясь пальцами в свой плоский живот, — уже нет. Бедная. — Что говорит отец ребенка? Кто он вообще? — Он… — Зайка качает головой и, закусив трясущиеся губы, смотрит мне за спину. Я оборачиваюсь и сердце спотыкается, дает сбой. На пороге стоит мой муж. И у него такое выражение лица, что сомнений нет. Виновен.   История Милы из книги «Я хочу твоего мужа».

Маргарита Дюжева

Современные любовные романы / Проза / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Романы