Кольцо мечей

Они молча прошли еще один коридор, а затем Матсехар вернулся к своему «Макбету»и объяснил, как прекрасно леди Макбет преображается в честолюбивую мать, которая подстрекает и улещивает своего сопротивляющегося сына-воина, пока он в конце концов не становится — кара за честолюбие! — чудовищем, не признающим ее власти.

9

Вечер я провел с Матсехаром. Он был в странном настроении — грустном и одновременно кусачем. Я не мог понять, почему. Ну, да он всегда мрачноват — плата за гений и непохожесть.

Когда его что-то тревожит — если он рассержен, утомлен или находится под стрессом, Матсехар становится неуклюжее обычного. Пытаясь заложить свою версию «Макбета»в мой мини-компьютер для чтения, он его уронил, и нам пришлось ползать на коленях в поисках рукописи, которая провалилась в ворс ковра. Наконец я ее углядел — радужный проблеск среди ворсинок — подобрал кристалл и отдал ему. А он опять его уронил и разразился английскими ругательствами. Я забрал у него компьютер, зарядил рукопись и налил нам выпить — ему халина, себе воды.

— Ну, как тебе нравится Анна? — спросил я. Мы еще не виделись с тех пор, как он начал ее сопровождать, а насколько я его помню, он всегда интересовался землянами.

Он подвигал чашей с халином. Судя по его состоянию, он рано или поздно ее опрокинет.

Наконец он заговорил:

— Эттин Гварха куда поразительнее, чем я думал. Он способен смотреть на тебя, как на одного из Людей. Когда я смотрю на Перес Анну, я вижу инопланетное существо. Не могу подняться над внешними признаками — странными пропорциями тела, рук и ног, которые не сгибаются нормально, кожи, голая и словно выдубленная, глаза… — Он содрогнулся и посмотрел на меня, наши взгляды встретились. — Я считал, что способен на непредвзятость, Ники. Но нет, я полон предубеждений, точно тупой земледелец на равнине Эйха. Я чувствую, что попал в ловушку самого себя. Ха, Никлас! И я чувствую себя одиноким. Я завидую тебе, хотя зависть — эмоция, мне неприятная. Я видел, как ты в коридоре разговаривал с Шал Кирином. Это великий дар, Ники, — смотреть на людей и находить их достойными любви.

— Только не распусти вредных слухов, Матс. Я хочу, чтобы Гварха сосредоточился на переговорах.

— Так Кирин тебя не интересует?

— Сейчас — нет. Хотя, Богиня свидетельница, тело у него великолепное, а такая расцветка мне всегда нравилась — белый мех и полоски темной кожи. На Земле есть дерево береза. К зиме оно сбрасывает листья, а кора у него белая с черным. Вот на что похож Кирин. На березу в снегу.

Матсехар погрустнел еще больше. Конечно, я рассердился на него. То, как он воспринял Анну, показало мне, как он воспринимает меня. И я тоже урод, тоже инопланетянин.

У меня мелькнула фраза, которую я не произнес вслух.

Матсехар, хотелось мне сказать, вселенная очень велика и почти везде холодна, темна и пуста. Не стоит быть слишком разборчивым, ища, кого любить.

Но мудрость старших всегда нудна, а проблемы Матса — это его проблемы. У меня нет способа помочь ему, и не следует предлагать советы, пока сердишься.

Я протянул руку:

— Дай-ка мне «Макбета». Мне хочется взглянуть, что у тебя получается.

Он встал, чтобы отдать мне компьютер, и смахнул свою чашу со столика.

Первой пьесой Матсехара, которую я видел, была «Старуха-горшечница», которую поставил художественный корпус для фестиваля станции. Какой именно станции, я уже не помню. Возможно, Тейлин. Торчали мы там довольно-таки долго, а она достаточно просторна, чтобы вместить представителей художественного корпуса.

Пьеса современная и расплывчатая, то есть она отчетливо не принадлежит ни к героическим, ни к жестким, ни к звериным, и ни с чем толком не сочетается.

Воин, путешествующий по делам своего рода, встречает женщину, которая лепит горшки у дороги. Воин молод, горд, удачлив и принадлежит к роду (Эйх), могущество которого быстро растет. Женщина стара и почти слепа. Горшки она лепит практически на ощупь и глазирует их просто солью. Она ощущает контуры и текстуру, но уже не способна различать цвета и узоры, а потому обходится без них. Если она и принадлежит к какому-то роду, нам об этом ничего не известно. Возможно, ее род потерпел поражение в войне, а она, как, иногда случалось, не стерпела мысли о том, чтобы войти в победивший род, и предпочла одинокую жизнь.

Между ними завязывается разговор. Женщина толкует о горшках — о всяких технических проблемах, и о том как трудно ей справляться с работой теперь, когда пальцы от старости не гнутся, а глаза не видят. Воин говорит о битвах, в которых побывал, о могуществе своего рода, о своих честолюбивых замыслах.

Постепенно зрители начинают подозревать, что женщина эта — ипостась Богини. И уж во всяком случае ясно, что молодой человек глуп. Женщина задает ему вопросы, проницательные и остроумные. Вопросы эти подводят к мысли: «Что, по-твоему, ты делаешь?» Ответа он не находит и сыплет клише, заимствованными из старинных героических пьес, и не умеет спрятать детскую жадность.

В финале старуха спрашивает: «Почему ты не положишь свое оружие и не займешься чем-нибудь полезным? Слепи-ка горшок!»