Кольцо с тайной надписью

– Вы это, поосторожнее с такого рода утверждениями, – заметил Ласточкин, подмигнув мне. – Перед вами сидит один из авторов как раз детективных романов.

Честно говоря, мне хотелось провалиться сквозь землю. Берестов широко распахнул глаза и уставился на меня с нескрываемым интересом.

– Господи, какой кошмар! – искренне воскликнул он. – Теперь я понимаю, почему наша полиция ни черта не стоит.

Я вспыхнула, но Ласточкин опередил меня.

– Ну ладно, детективы детективами, но чем вы все-таки занимаетесь? Я имею в виду деятельность, которая приносила бы твердый доход.

– М-м, – промычал Берестов. – Ну я же все-таки поэт, ясно? Правда, стихи сейчас никто не читает и, как следствие, не печатает, но зато эстрадные песенки прямо из рук рвут. Полгода назад я в подпитии за десять минут сварганил песенку для этой, как ее… – Он возбужденно щелкнул пальцами.

– Певицы?

– Ну да, как ее… На букву «б», что ли? А может, «п»? – Он пожал плечами. – В общем, на «х» ее. Хотя я до сих пор живу на эти деньги.

– По-моему, это несправедливо, – заметил Паша, – что такой человек, как вы, должен заниматься такой ерундой.

– Уважаемый, – с гримасой скуки промолвил Берестов, – не пытайтесь влезть ко мне в душу. Я же ваши дешевые приемчики насквозь вижу. Не надо думать, что раз я пишу стихи и знаю наизусть Фета и Блока, я обязательно должен быть дураком.

Впервые в жизни я увидела, что Ласточкин по-настоящему смутился.

– Извините, – сказал он.

Поэт великодушно махнул рукой.

– Да ничего. В чем-то вы, конечно, правы. Время сейчас такое сволочное, что аут Цезарь, аут слесарь.

– Чего-чего? – встрепенулся Ласточкин.

Берестов важно поднял указательный палец.

– Это латынь. Первые три слова, разумеется. Означает «или Цезарь, или слесарь». – Он снова зевнул. – Это у Цезаря Борджиа был девиз «аут Цезарь, аут нигиль», то бишь «либо Цезарь, либо ничто», но я слегка его переиначил. Рассказать, кто такой был Цезарь Борджиа?

– Не надо, я и так видел сериал, – поспешно ответил Ласточкин.

– Так в сериале сплошная чушь! Во-первых…

– Вы нам лучше про Настю Караваеву расскажите, – попросила я.

Поэт вздохнул:

Мечтаю я, чтоб ни одна душа
Не видела души твоей нетленной.
И я лишь, смертный, знал, как хороша
Одна она во всей, во всей вселенной.

Хорошо писал Тютчев, – пояснил он.

– Блок, – тихо поправил Ласточкин.

– Больше не буду, – покладисто согласился поэт. – Пушкин, кстати, такие стихи никогда бы не написал. Во-первых, слово «душа» повторяется в двух соседних строчках. Пушкин бы сделал все, что можно, и даже что нельзя, но избавился бы от этого повтора. И во-вторых, сочетание «все» три раза подряд идет в последней строке – «всей-всей вселенной». У Пушкина был тончайший слух, он бы не позволил себе так расслабляться.

– Эти стихи, – напомнил Ласточкин, – написаны, когда Блоку было всего восемнадцать лет.

– Ей-богу, мне вас послало небо, – неожиданно заявил поэт. – Сижу тут, как в берлоге, общаться не с кем – не с этими же уродами, которые в интернетах пасутся и в трех простых фразах делают десять ошибок… Может, выпьем чего-нибудь? За знакомство.

Ласточкин покачал головой.

– Сначала о Насте, – мягко, но решительно промолвил он.

– О господи, – вздохнул Берестов. – Поймите наконец, я не знаю о ней никаких волнующих подробностей. У нее была своя жизнь, у меня – своя. Изредка мы встречались, и, в общем, нас это вполне устраивало. Лично я к ней относился хорошо, да и она ко мне, думаю, тоже. По крайней мере, в моем обществе она могла отдохнуть от тех жадных клопов и одноклеточных придурков, которые ее окружали.

Ласточкин наконец-то начал писать в своем блокноте.

– Где именно вы с ней встречались? Уточните, пожалуйста.

– Сначала у нее, но потом она стала приходить ко мне. Все из-за ее попугая.

– Не понял, – сказал Ласточкин, озадаченно сдвинув брови. – При чем тут попугай?

– У-у, это целая история, – оживился Берестов. – Дело в том, что ее Флинт отчего-то невзлюбил меня с первого взгляда. Попугаи, как вы знаете, обладают способностью к запоминанию слов, а у этого оказалась прямо-таки феноменальная память. И вот, когда я как-то раз пришел к ней, этот стервец взял и воспроизвел сцену, которая у нее была с предыдущим кавалером пару дней назад. Ну, вы знаете, вздохи, охи и тому подобное. И главное, он так точно все передал – я даже узнал голос этого проходимца.

– Дальше, – велел капитан.

– Ну, я не могу сказать, что мне было особенно приятно все это слышать, а Настя даже расплакалась. Потом она чуть этому попугаю голову не оторвала, но ему повезло, что он такой дорогой, так что он легко отделался. Кстати, где Флинт теперь? Кто за ним смотреть будет? Это ведь очень капризная птица.

Ласточкин кашлянул.

– Дело в том, – объяснил он извиняющимся тоном, – что попугай куда-то пропал.

– А-а, – протянул поэт. – Жаль. Хотя вообще-то нет, не жаль. Больно противный он был, этот Флинт.

Ласточкин меж тем просматривал записи в своем блокноте.

– Вы знали ее жениха? – спросил он.