Кольцо великого магистра

Перед собеседниками неслышно возник широкоплечий оруженосец Стардо.

— К тебе гонец, светлый господин, — поклонился он Валленроду. — Стоит за дверью.

— Зови, — сразу отозвался великий маршал.

В комнату ввалился гонец в промокшей одежде. Он дико осмотрелся, выискивая глазами маршала, а увидев, повалился ничком на ковер. Конрад Валленрод почувствовал сильный запах конского пота. Сапоги гонца были в грязи, на одежду налип лошадиный волос.

«Давно не слезал с коня», — подумал маршал, и как-то сразу его охватило беспокойство.

— Встань, — сказал он, почувствовав легкий толчок в сердце.

Гонец стал подниматься с пола, но силы оставили его. Он снова упал. Приподнявшись на четвереньки, вперив в маршала налитые кровью глаза, он хрипло выкрикнул:

— Герцог Витовт изменник, обманом захватил замок Юрбург, рыцари убиты, взяты в плен…

— Дитрих фон Крусте?

— Комтур в плену.

Великий маршал проглотил слюну. Усы его встопорщились, лысая голова со складками на затылке налилась кровью.

— Кто ты?

— Старший кнехт Юрбург… — Гонец хотел сказать еще что-то, но только беззвучно раскрыл рот, тяжело глотая воздух.

Великий маршал рывком поднялся с кресла и, грузно переступив через гонца, большими шагами вышел из кабинета.

…Великий магистр и брат Симеон беззаботно играли в шахматы, жарко горел камин. Возле духовника, как всегда, стоял кувшин с вином.

— Герцог Витовт предал нас, брат великий магистр, — войдя в комнату, сказал Конрад Валленрод. — Мерзавец! Крепость Юрбург взята, остальным замкам грозит опасность… И мы своими руками раздавали жемайтам оружие, коней и одежду! — добавил он. — Мы вооружили врагов! Я говорил тебе об этом.

Конрад Цольнер побледнел и долго молчал. Надежды его рухнули.

— Нас скверно обманули, — опомнившись, хрипло сказал он. — Герцог надсмеялся над крестом, на котором мучился наш бог… Господи, — поднял он кверху свои жилистые, цепкие руки, — когда ты истребишь эту мерзость?! Точи свой меч, — сказал он Валленроду упавшим голосом. — Мы должны спасти честь ордена, спасти своих братьев в осажденных замках и покарать предателей. В лесах Жемайтии, — продолжал он, не отрывая глаз от распятия, — много болот, над которыми стелются ядовитые туманы. Клянусь кольцом великого магистра и святой девой, я вырублю эти леса и осушу болота!

Глава двадцать третья. «ЗАПОМНИ, ЛЮТОВЕР, СЛОВА ТАТАРСКОГО ХАНА»

Дружина боярина Голицы в полдень переправилась через неглубокую лесную речку. В прозрачной воде, пугая лошадей, резвилась серебряная рыба. Ее было много: казалось, нагнись только — и хватай за хвост. Огромные рыбины всплескивались над рекой и шумно падали в воду.

Здесь начиналась Московская земля. На песчаном обрыве, далеко видимый со всех сторон, стоял одинокий деревянный крест. Подъехав к нему, обремененные доспехами ратники тяжело слезли с седел. Разминая ноги, подошли к потемневшим дубовым перекладинам и сняли шлемы. С верхушки креста взлетела большая серая птица и, быстро взмахивая крыльями, скрылась в лесу. А лес стоял темный, молчаливый. Он хранил много тайн. В глухих местах скрывались разбойники, сидели в засаде воины, поджидая татар. Лес принимал в свои объятия и прятал русских людей из сожженных и разграбленных городов и сел.

Татары не любили русского леса. Для набегов они ждали осени, когда опадет лист и оголятся деревья.

— «Не ими веры врагу твоему вовеки», — вслух прочитал пузатый Василий Корень надпись на дубовой перекладине.

Крест был старый, темный, а надпись совсем свежая. И понял боярин, что какой-то московитянин, оставшийся в живых после набега Тохтамыша, вырезал эти слова.

Это был призыв к русским сердцам, гулкий, как набат.

Кто-то из ратников сбегал к реке и принес в шлеме холодной чистой воды. Перекрестившись, воины по очереди глотнули из шлема. Вода родной земли целебна, она придает силы и лечит хворь.

Дальше дорога опять шла через дремучие леса. В вершинах сосен шумел ветер. Стало темнее; по сторонам густо стояли деревья. Между толстыми стволами кое-где пробивался солнечный свет. Пахло грибами, прелым листом.

Впереди, задумавшись, ехал Роман Голица. Полгода прошло с тех пор, как он уехал из дома.

Дорога была безлюдна. Один раз ратники увидели мальчика, погонявшего хворостиной желтую коровенку с провалинами у крестца. Услышав лошадиный топот и позванивание бронзовых наборов на уздечках, мальчишка испуганно оглянулся и, свернув с дороги, торопливо погнал корову в лес.

К вечеру на глаза попались девушки в лыковых лаптях и длинных юбках из домотканой холстины, ломавшие в лесу грибы. У каждой в руках длинная палка, а за плечами — берестяные короба.

— Эй, милые! — крикнул боярин Голица, заметив, что они опрометью бросились в густую чащу молодого подлеска. — Не бойтесь, мы свои, русские.

Самая храбрая, с каштановыми прядями волос, выбившихся из-под платка, остановилась и вышла на дорогу.

— Далеко ли до Можайска, красавица? — спросил Голица, осаживая коня.