Кольцо златовласой ведьмы

Ну да, алименты Наташка у него отсудила… не на пользу они ей пошли.

…Как и Антону – наука. Молодой он был. Дурак. И снова на те же грабли наступил. Девочка-скромница, случайные встречи, скоротечный роман… даже о разводе, честно говоря, задумался, потому что Машкину постную физию и вовсе невозможно видеть стало. В религию она ударилась. Молилась, била поклоны, выпрашивала у Бога милости для Антоновой загубленной души. В глаза-то ему сказать ничего не смела, но – приходила в комнату, садилась, глядела на него с таким упреком, что ему кусок в горло не лез.

И детей с собою в церковь таскать начала. Антон поначалу-то не против был: чем бы ни занималась, но, раз перестала слезы лить, уже легче. А потом он увидел, что с детьми-то творится. Светка ходит, голову повесив, платочком прикрывается. Юбки – в пол. Кофты. И крест на груди. Серега на отца волком смотрит, разве что не огрызается. И разговоров только о душе, о грехе и об искуплении.

Главное, что искупление это в денежных суммах выражалось. Пожертвовать на церковь… и еще, и снова, и больше. Сколько ни давал – все попам уходило. А Машка только вздыхает и глаза прячет, бормочет, что не в деньгах счастье.

Только деньги-то, даже несчастливые, всем нужны…

…А Серега его обвиняет.

Задавил мать. Довел ее.

Кто ее трогал-то? Захотела в монастырь уйти? Да и отпустил бы ее Антон, что ему, жалко? Он заново жениться не думал, хватит, походил с кольцом. А у нее сердце молитв не выдержало… кто ж знал, что оно больное? Не жаловалась. Терпела. Хотя бы сходила не в церковь, а к врачу! Ей Антон предлагал, он готов был в санаторий ее отправить, глядишь, не только тело, но и мозги подлечили бы… отказалась. Оскорбилась.

И – померла.

Вот и в чем тут его вина? Не бросил он ее. Не отправил деточку – ни единого – в детдом. Не кинул ребенка – ни одного – на чужую бабу, хотя было их много, желавших «позаботиться о сиротках». Дом построил, всех вместе собрал, чтоб одной семьей жили…

…Образование им дал.

…В жизни устроиться помог. Разве он обидел хоть кого-то? Глупостей натворить помешал, это да. А что, надо было позволить Светке замуж выскочить за того придурка? Да ясно ж было, что его, кроме бабла, которое Антон Светке давал, ничего не интересует. И ведь, если б не так, полез бы он к той шалаве в постель? Сам и виноват…

…Нет, все правильно. Все верно.

И не знает Серега, о чем говорит, небось, своих детей-то у него нет. А появятся – иначе запоет.

Антон Сергеевич потер подбородок, пытаясь представить, какими они будут, эти пока что не существующие Серегины дети. На кого похожими? Кольнуло под сердцем: на нее, на девку с золотыми волосами, которая умудрилась в его душу пролезть. Змея! Тварь! Хитрая. Беспринципная. Выглядит слабой, но уже Серегу против отца пойти вынудила.

Ничего. Антон что-нибудь придумает.

Серега молод. Горяч. И готов рубить сплеча.

Угрожает… всегда он был сильнее остальных, не боялся отцу противоречить. И сейчас исполнит свою угрозу, хотя бы из врожденного упрямства.

…Кольцо – у него. Это хорошо.

А девка… поиграет с ним и забудет. Серега еще молод. Ему что одна, что другая… лучше другая, чем эта. Нужно только подождать и…

Сердце словно запнулось.

…Не простит. Если узнает – точно не простит. Может, не станет против семьи воевать, но уйдет – и навсегда. Светки больше нет, чтобы замирила его.

Может, оставить все как есть? Пусть себе играет, только… как потом быть, когда девка всю душу из Сереги высосет? Изуродует, как такая же – легкая, золотоволосая, – изуродовала душу Антону.

Тяжело.

Антон вдруг понял, что не может на ногах устоять. Жарко стало. И сразу – холодно… руки онемели. Отравила?! Как?!

Сердце колотится-колотится… Антон хочет позвать на помощь, но губы непослушны ему. И язык вдруг стал неповоротливым. Из горла только хрип вырвался.

– Не волнуйся, – послышалось рядом с ним. И Антону не позволили упасть.

Он узнал голос…

– …Сердце пошаливает? Это случается. В твоем возрасте надо сердце беречь…

…Невозможно!

Но почему?

– Или это инсульт? Ты так напряженно работал… так много… а врачей не слушал никогда. Вот что бывает, когда человек не прислушивается к рекомендациям врачей.

Почему… не уходит?

Не добивает?..

…Потому что хочет посмотреть, как он умрет. Сам. Без яда.

– Ты будешь жить, – успокоили его. – Мы позовем врача… чуть позже. И ты будешь жить… ты же понимаешь, почему?

Никто не услышал его сдавленного хрипа. А когда холодные ладони прижались к вискам Антона, ему показалось, что они вот-вот раздавят его голову.

И боль стала невыносимой. Сознание погасло.

Признаться, Серега разозлился, когда не нашел Вику.

Охрана была на месте. Елизавета – тоже: делала вид, что, устроившись в холле, журналом увлеклась.

– Лизонька, – Серега наблюдал за ней минуты две, достаточно, чтобы убедиться: журнал нужен исключительно антуражу ради. – Тебя так увлекла статья или картинки? Просто ты уже минут десять на одну страницу пялишься. Вот мне и интересно.

Фыркнула и журнальчик закрыла.