«Разумный правитель, — писал Макиавелли, — не должен быть верен данному слову, когда такая честность обращается против него и не существует больше причин, побудивших его дать обещание… кто искуснее других умел действовать по-лисьему, тому и приходилось лучше. Однако необходимо скрывать в себе это лисье существо и быть великим притворщиком и лицемером» (21, 284).
Этому идеалу Фердинанд вполне соответствовал, что подтвердил и сам автор «Князя».
В весьма назидательной главе «Как поступать князю, чтобы его почитали» Макиавелли в качестве примерного государя привел Фердинанда.
«Его, Фердинанда, почти можно назвать новым Князем, потому что из слабого короля он стал, благодаря молве и прославленности, государем христианского мира… действуя всегда во имя веры, он предавался благочестивым жестокостям, изгоняя из своего королевства маранов и разоряя их. Не может быть примера более редкого и удивительного: прикрываясь той же религией, он захватил Африку, потом двинулся на Италию и напал, наконец, на Францию; так он все время совершал и готовил великие дела, чем и держал умы подданных, занятых мыслью об их исходе, в состоянии непрерывного напряжения и преклонения. Эти его предприятия были так связаны одно с другим, что в перерывах между ними у людей никогда не было ни времени, ни возможности одуматься и начать ему противодействовать» (21, 309–310).
Не менее выразительно писал о Фердинанде один современный испанский историк, который осторожности ради отзыв об этом монархе вложил в уста его недоброжелателей, хотя сам он, вероятно, разделял эти негативные мнения.
«В глазах очернителей Фердинанд — это человек с извращенными наклонностями, деятель, который на каждом шагу прибегает к неблаговидным приемам, бессовестный лицемер, дурной отец, который преспокойно приносил в жертву своих чад, когда дело шло о его собственной выгоде, мастер наитемнейших комбинаций, всегда замаскированных благородными и бессодержательными фразами, ханжа, который свои низменные инстинкты искусно прикрывал религиозными мотивами, обманщик, который постоянно нарушал христианские заповеди и законы своей страны, хитрец и завистник, который готов был сжить со свету всех, кто поднимался над уровнем жалкой посредственности, будь то Колумб, Сиснерос или Великий капитан [завоеватель Неаполя Гонсало де Кордова], гнусный скупец и алчный барышник, вероломный государь, который с легким сердцем прибегал к яду, когда надо было устранить тех, кто стоял на его дороге» (61, 9).
Этих принципов Фердинанд придерживался с железной последовательностью. В 1492 году он поддержал Колумба, но, когда мавр сделал свое дело, он счел нужным от мавра избавиться.
Делить с первооткрывателем Нового Света доходы и власть Фердинанд не желал, и он с легким сердцем нарушил все соглашения и повернулся к Колумбу спиной. Впрочем, в данном случае он следовал примеру королевы.
В 1492 году Фердинанд охотно внимал убеждениям покровителей Колумба.
Не он должен был давать деньги на его экспедицию, не он нес ответственность за ее исход. Но западный путь в Индию нужен был и Арагонскому королевству; можно было не сомневаться, что буде экспедиция увенчается успехом, то и арагонской казне перепадет какая-то доля доходов с новооткрытых земель.
О народах этих земель думать еще было рано. Но придет пора, и Фердинанд с холодной жестокостью проведет в жизнь программу полного закабаления индейцев Нового Света.
В 1492 году королю исполнилось 38 лет (он на два года был моложе Изабеллы), и предстояло ему царствовать 24 года и на двенадцать лет пережить свою супругу. Был он в расцвете сил, полон энергии, он уже знал, когда и каким образом будет нарушено соглашение с Боабдилем гранадским (Боабдиль сдался, когда его заверили, что мусульман в Гранаде не будут преследовать), он уже наметил совместно с королевой план изгнания из Испании евреев и готов был, «скрывая свое лисье существо», принять предложения и требования Колумба.
Королева. Спору нет, она была мудрее и прозорливее своего мужа. Природа наделила ее ясным умом, решимостью, незаурядными способностями и великим обаянием. Неуклонно, последовательно, действенно она преследовала цели, которые поставила перед собой, силой захватив кастильский престол.
Она умела выбирать себе помощников, и они служили ей с беззаветной преданностью. Не только потому, что поддавались ее чарам. Не щедро, но и не скупо она вознаграждала за оказанные услуги и доверяла своим избранникам.
О ее мягкой улыбке и синих лучистых глазах придворные пииты слагали хвалебные оды. Но случалось — пиитам такое приходилось наблюдать не раз, — что от одного-единственного неосторожного слова, от ничтожного промаха, от дурно исполненного приказа леденели ее глаза, сжимались губы, в голосе, ангельском и сладкозвучном, прорезывались свистящие нотки.