Колумбайн

Руководство следствием нашло место для Фузильера в репетиционном зале школы. Убийцы не зашли в этот зал, но тем не менее внутри царил полный беспорядок. На полу валялись книжки, ноты, ударные установки, музыкальные инструменты и брошенные рюкзаки. Двери вообще не оказалось, так как ее снесли бойцы SWAT во время зачистки.

Остальные помещения и классы были в гораздо худшем состоянии по сравнению с репетиционным залом. Трубчатые бомбы и коктейли Молотова частично сожгли ковер, из-за них сработала автоматическая система тушения пожара. В столовой был настоящий потоп, а библиотека находилась в неописуемом состоянии. Видавшие виды полицейские выходили из здания со слезами на глазах. «Некоторые прошедшие Вьетнам бойцы SWAT плакали от того, что им пришлось увидеть», – говорил прокурор округа Дейв Томас.

Настало время следствия. Документировали любые улики и вещественные доказательства. Площадь места преступления в здании составляла 125 000 квадратных метров, не считая территории на улице, где тоже были жертвы. Отпечатки пальцев, упавшие с головы волосы, пороховая сажа – все это могло оказаться нужным для следствия. Кроме этого, в школе еще могли находиться ненайденные бомбы.

Следователи вынесли практически все, что было в комнатах Эрика и Дилана, за исключением мебели. В доме Клиболдов оказалось мало вещдоков – всего несколько тетрадей и ежедневников. Дилан отформатировал диск компьютера. А вот в доме Эрика оказалась масса информации: дневники, данные в компьютере, аудио- и видеоматериалы, сметы, диаграммы и поминутные планы нападения… Эрик документировал все и вся. Такое ощущение, будто он хотел, чтобы мы узнали все подробности и детали.

Определенное напряжение вносило оставленное убийцами загадочное сообщение о возможных в будущем актах убийства и насилия. «Мы пытались найти источник этой угрозы», – говорил Фузильер. Школу снова тщательно обыскали на предмет взрывных устройств. Немного «надавили» на потенциальных участников и сообщников убийц.

В первые семьдесят два часа после трагедии следователи провели пятьсот интервью. Результаты сдвинули следствие с места, однако информация была отрывочной и спорадической, что вносило некоторый разнобой в работу. Баттан волновалась по поводу того, что ТВ и СМИ со своей трактовкой событий оказывают влияние на то, что захотят сказать основные свидетели преступления. Следователи решили поставить новые приоритеты в своей работе: в первую очередь надо проводить беседы с теми, кто непосредственно наблюдал убийц во время трагедии.

Часть следователей отправились в места, в которых выросли убийцы и подозреваемые.

21. Первые воспоминания

Все не началось с того, что Эрик совершенно неожиданно сел и написал план подрыва школы и массовых убийств. До того, как он поднял оружие на сверстников и учителей, у него в жизненном багаже уже был опыт воровства и других мелких правонарушений. Еще в самом раннем возрасте в его характере наблюдались черты будущего убийцы. Оглядываясь назад, можно констатировать, что эти черты были достаточно ярко выраженными, однако для окружавших его людей, не являющихся специалистами в области криминальной и поведенческой психиатрии, казались незаметными и незначительными.

Эрик много и с большой любовью писал о детстве. Он не помнил себя совсем маленьким. Но с большой теплотой вспоминал фейерверки. Однажды он сел за стол, чтобы запечатлеть в дневнике свои самые ранние воспоминания о фейерверках, и понял, что сделать это не так-то просто. «Мне сложно визуализировать, – отмечал он. – Воспоминания сливаются. Помню, как отмечали День независимости, когда мне было 12». Взрывы, грохот, все небо в огнях. «Помню, что я вместе с другими детьми выбежал на улицу, – продолжал он. – У меня было ощущение, что происходит нашествие».

Эрику понравилась игра в истребление инопланетян, стремящихся захватить Землю. Во сне он часто видел взрывы и слышал стрельбу. Он с упоением ждал того момента, когда детонатор сработает и активирует взрывное устройство. Он вообще обожал огонь и запах сгоревшего пороха и оболочек петард, представляя себе, как они взрывались. Позднее в тот вечер, который описывал, он вышел на улицу и начал поджигать разные предметы.

Огонь – это прекрасно. Чиркаешь спичкой, и головку серы охватывает пламя. Его завораживало тиканье часового механизма бомбы. «Что может быть лучше того, чтобы до смерти напугать тупых идиотов? – считал он. – Нет ничего лучше».

Однако вначале взрывы пугали и притягивали его одновременно. О своем «самом раннем воспоминании» о фейерверках он писал: «Я спрятался в кладовке. Я спрятался от всех, потому что хотел быть один».