Колумбийская балалайка

Алексей выдернул шланг бензопровода и швырнул пустой бак за борт. После чего вернулся на свою банку. И попросил Вовика:

— Дай посмолить.

— Ты ж не куришь, — напомнил владелец сигарет, без особой охоты доставая пачку.

— Захотел. — Алексей прикурил, затянулся. Сигарета оказалась без фильтра, притом крепчайшего табака. Хватило одной затяжки, чтобы зайтись в кашле.

— Стой! — вскрикнул Вова, но опоздал — запущенная щелчком сигарета отправилась в океан.

— Может, теперь захватим самолет? — предложила Татьяна. Лицо ее при этом выражало усталую грусть.

— Ладно тебе острить, острячка. — Люба раздражалась. — Что теперь?

— К берегу, куда еще! Чего ждем? Поплыли! — призвал Михаил.

— Вплавь, что ли, хочешь? — язвительно спросила Люба.

— На хрена, руками погребем.

— Руками ни к чему. Значит… Вот гадость-то… — Алексей сплюнул табачную горечь. — Ядерные.

— Как кубинские, что у нас в начале перестройки продавались. «Лигерос», «Партагос» — классные штуки. У нас «Балтийские» такие же были, — предался воспоминаниям Вовик.

— Значит, так. Вытаскивай банки. Сиденья то есть. Как я делай. — Алексей, упершись шеей и плечами в надувной борт, вдавил подошвы замшевых тапочек в противоположный борт рядом с креплением из толстой резины, в которое уходила деревянная поперечина сиденья. Обхватив руками доску, он потянул ее вверх — от натуги вздулись жилы, побагровело лицо. Сиденье, плотно сжатое с обеих сторон надувными баллонами, никак не желало покидать резиновых пазов.

— Помогай, чего сидишь! — Это предназначалось Любке, находящейся по другую сторону сиденья.

Та поспешно встала на колени, обвила руками, прижав к груди, зеленую, с облупившейся кое-где краской, доску.

— Тварь, давай же, давай, выходи, тварь… — бормотал сквозь зубы моряк.

С чмоком, какой издает пробка, выдергиваемая из сливного отверстия ванны, один конец сиденья выскочил из крепления на борту и упал вместе с Любой, прижимавшей его к себе, на ноги моряка. Алексей поморщился. Потом развернулся и, подождав, когда женщина отпустит доску и выпрямится, легко высвободил из паза второй конец доски.

— Херней занимаемся. — Моряк вытащил нож. — Пусти. — Он подвинул Любу и перебрался к следующему сиденью по направлению к носу. — И надо было мучиться, — сказал он сам себе, когда добротно отточенным лезвием трофейного ножа легко расправился с резиной креплений, срезав ее на одном и другом бортах под основание. После чего легко выбил сиденье из остатков резинового зажима ударом ладони снизу вверх. То же самое Алексей проделал и с третьей поперечиной, ближайшей к носу.

— Передай на корму. — Он протянул нож Татьяне и обернулся к Мише и Борисычу: — Эй, там! Выковыривай последнюю! Только борт не продырявьте!.. Значит, так, слушай все сюда!

Алексей взял доску бывшего сиденья в руки и постучал по ней кулаком.

— По левому борту гребут Мишка и Любка. По правому — Борисыч и Вовка. Танюха, сразу перебирайся на нос, будешь давать отсчет.

— Что буду?

— Считать. Ритм задавать. И-раз, и-два. Понятно?

— А-а… Да, это у меня должно получиться.

— Смотри сюда. Показываю, как гребем. Значит, садишься на борт рожей к носу. Ищешь упор для ног. Чтобы жопой не скользить. Тут удобные ребра на днище. Для одной ноги упор чуть впереди, для другой — сзади. Вот так. Одной рукой обхватываешь торец доски, другой берешь сбоку посередине.

— Гр-ребля на байдарках и прочих каноэ, — долетела от заглохшего мотора реплика Михаила.

— Гребете так. Показываю. Наклон корпуса вперед, весло в воду. Потом как бы отталкиваетесь от воды. Вот так. Распрямляетесь. Основную нагрузку не на руки, а то сдохнете в два счета, нагрузку на корпус. Делать все синхронно, не то завертит. Все, поехали. Я на корму, отвинчиваю эту балду, тогда пойдем быстрее. Будем меняться. Ясно?

— Прямо галера. А ты нас плеткой бить будешь, шкипер? — подал голос Вовик, уступивший место на носу Татьяне и проползавший как раз мимо Алексея.

— Еще раз: ясно?

— Движок я и сам откручу, — сказал Миша. И это было отнюдь не предложение, это был вызов. — А ты пока погреби. Капитан Грант, блин…

— Бунт на корабле. И то правда — какой же корабль без бунта, — откомментировал Вова и зевнул.

Лодка, превратившаяся в плот, покачивалась на мелкой ряби. Покачивались вместе с ней и пассажиры.

Леша потер переносицу, усмехнулся, тряхнув головой.

— Ладно, — сказал он наконец. — Борисыч с Вовкой, давай на тот борт. Люба, садись на мое место, я сяду ближе к корме.

Им бы хвалить да хвалить глазастость и сообразительность Вовика. Перемещаться в резиновой лодке, наступая на надувное дно, гораздо удобнее, чем по простой резиновой прослойке, которая гуляла бы под ногами и ощущение было б такое, будто ходишь прямо по волнам — что им и светило, кабы не Вова. Но даже по надувному днищу они перебирались на полусогнутых, опираясь на плечи сидящих, на борта (для чего приходилось почти приседать), раскачивая «резинку».

— Нож верни!

— Что? — не понял Михаил.

— Нож верни, — повторил Алексей.