Колумбы российские

«Июля 4-го пришли благополучно в Петропавловскую гавань. Здесь капитан-лейтенант Крузенштерн выгрузил товары, кренговал судно, выконопатил его, вычинил и нашед подводные части здоровыми, спешим мы теперь в Японию, надеясь выйти отсюда около 20-го августа… Мы потеряли только вольнонаемного повара, курляндца Ниланда, который при чахотливом его сложении убит был штормами и не мог вынести переменных климатов»…

Надо было как-то смягчить, объяснить отъезд ученых. Подумал немного Николай Петрович, улыбнулся, взялся за перо опять:

«Здесь на берегу жестокая каменная болезнь академику Курляндцеву приключившаяся лишила его возможности продолжать путь с нами… я нашелся принужденным возвратить его в Санктпетербург. Отчаянное его положение и по недостатку здесь медицынских чинов, неимение никакой помощи, решило меня отправить с ним кандидата медицыны Брикина…

Возвращая также и графа Толстого и теперь имея при миссии только надворного советника Фоссе и майора Фридериция из коих первой хотя и подвержен был в пути неоднократно от жаров жестоким епилептическим ударам, но не оставляет жертвовать собою на службе Вашего Императорского Величества, затруднился я недостатком чинов при посольстве и нашед здесь охотножелающих быть употребленными в миссию и весьма достойных адъютанта Кошелева и камчатского гарнизона капитана Федорова, решился взять их с собою… а как число матрос также убавилось восемью человеками промышленных, которые следуют в Кадьяк, то генерал-майор Кошелев представил мне охотников из солдат… и я воспользовался шестью человеками с унтер-офицером и барабанщиком, которые содержанием караула придадут отличный вид и посольству Вашего Императорского Величества…

Отправленного со мною для японского языка переводчика регистратора Киселева, должен я также возвратить в Иркутск. Во все время пути продолжавшиеся у японцев с ним ссоры, превратились наконец в жестокую злобу и ненависть, они поклялись ему, что будет он примерно наказан, как за принятие христианской веры, так и за изменнические его против отечества услуги… должен я был учиться языку японскому и надеюсь, что могу теперь обойтись и без помощи сего переводчика»…

Как и обещал Резанов, ничего предосудительного относительно Крузенштерна он не написал, кроме того, что было написано раньше из Бразилии. Вспомнил, что он очень резко отзывался в прежних письмах о графе Толстом, о его пьянстве, грубостях, о том, что он вел себя совершенно невозможно, скандалил, даже перессорился со всеми офицерами «Надежды»… решил тоже несколько смягчить свое мнение о нем в письме государю…

«Донося Вашему Величеству из Бразилии о случившихся между мною и морскими офицерами несогласиях, наказывались мы среди всего пути нашего, что неприятные известия дадут Вашему Величеству прискорбное об нас заключение, что какая-либо личность могла взять верх над пользою государственною… причиной была единая ревность к славе, ослепившая умы всех… сим энтузиазмом к нещастью Своему воспользовался подпоручик граф Толстой по молодости лет его… и остался он жертвою поступка своего. Обращая его к месту своему, всеподданнейше прошу Всемилостивейшего ему прощения»…

5

Подошло время отправляться в Японию. Был ясный, спокойный осенний день 7 сентября 1804 года (по европейскому стилю), когда «Надежда» снялась с якоря и покинула Петропавловск. Несмотря на то, что Крузенштерн принес полностью повинную в присутствии генерала Кошелева, Резанов заметил в нем сразу же, с момента выхода из камчатского порта чувство недоброжелательства и даже вражды. Посланник решил совершенно не вмешиваться в корабельные дела и почти все свое время проводил в каюте, где чувствовал себя в полной безопасности. У дверей каюты день и ночь находился часовой, поставленный там капитаном Федоровым, а кроме того, капитан Федоров и поручик Кошелев попеременно следили за тем, чтобы с камергером ничего не случилось.

Четыре дня шел корабль по совершенно спокойному морю, все дальше и дальше удаляясь на юг от Камчатки. Несмотря на осеннее время, было не холодно — и время от времени Резанов выходил на палубу подышать свежим воздухом. Он любил в это время поговорить с обоими армейскими офицерами, причисленными к его свите генералом Кошелевым, но больше всего он любил разговаривать с комиссионером компании Шемелиным. Его поражала и начитанность, и глубина знаний этого в сущности простого человека о жизни и делах компаний в Америке.

На пятый день после выхода «Надежды» из Петропавловска с востока подул сильный ветер, который стал усиливаться буквально поминутно. К полудню это был уже настоящий шторм — тайфун, гроза восточных морей. Корабль бросало, как щепку. Он трещал по швам. К двум часам дня корабль дал течь. С трудом команда боролась с течью насосами. Четыре дня трепало корабль, и только 15 сентября ветер стих и море стало успокаиваться. Капитан Крузенштерн, наконец, смог дать команде возможность отдохнуть. Казалось чудом, что «Надежда» уцелела.