Колумбы российских древностей

Изыскания кружка частично совпали с подготовкой Карамзиным своего выдающегося труда, выход которого оказался самым крупным событием в русской историографии первых десятилетий XIX в. Многие сотрудники Румянцева — Калайдович, Малиновский, Строев — щедро снабжали историографа историческим материалом. Румянцев предоставил Карамзину возможность использовать ряд документов своего собрания, полученных из зарубежных архивов. Сохранилось свидетельство о том, что в период поиска историографом средств на издание «Истории» Румянцев предложил ему свои услуги, но Карамзин отказался принять деньги от «партикулярного человека». Соответственно в 1819 г. граф не принял предложения, обратившегося к нему по рекомендации А. И. Тургенева Сен-Тома финансировать перевод на французский язык труда Карамзина, аргументируя это тем, что «передать на чужестранный язык те важные выписки древних наших рукописей, коими Николай Михайлович обогатил свое сочинение, есть дело невозможное…» [41]

В разноголосице мнений, которыми сопровождалось появление «Истории государства Российского», восхвалявших и осуждавших ее автора, оценок членов кружка мы не услышим. Румянцев лишь однажды позволил себе заметить, что «Карамзин за свою отчизну самохвал». Трудно сказать, какой смысл вкладывал он в свои слова, насколько разделял монархическую концепцию Карамзина на прошлое России.

Румянцев внимательно следил за публикацией на страницах «Северного архива» критической рецензии Лелевеля на «Историю государства Российского», вызвавшей огромный общественный резонанс в России. Он полагал даже, что польский историк «слишком вежлив», «щадит» Карамзина, когда тот заслуживает «осуждения». И все же, несмотря на то что члены кружка, очевидно, не смогли подняться до степени общественно-политической оценки исторических представлений Карамзина, в их отношении к труду историографа отчетливо прослеживается одна общая линия. Условно ее можно назвать источниковедческой. Смысл ее сводился к тому, что Карамзин не все рассказал в своей «Истории», многое домыслил и допустил фактические ошибки. Причину этого они видели в недостаточно широкой источниковой базе «Истории» и вообще современных исторических исследований. Отсюда вытекала основная программная установка кружка о необходимости как можно больше вводить в научный оборот разнообразные исторические источники. Подобная точка зрения сближала сотрудников Румянцева с декабристами-историками, также выступавшими за широкие разыскания и издание памятников прошлого.

Глава 2 «Собираем рассеянное»

К началу XIX в. русская историческая наука использовала немало письменных, археологических и других источников. Изысканиями ученых XVIII в. — В. Н. Татищева, Г. Ф. Миллера, И. Н. Болтина, В. В. Крестинина, М. М. Щербатова, Н. И. Новикова, А. И. Мусина-Пушкина — были открыты и частично изданы ценные документальные памятники: летописные списки, древнерусские законодательные источники, акты, публицистические сочинения. Были сделаны первые фольклорные записи, а со времен Петра I начался сбор этнографического и археологического материала. В 1791–1795 гг. по указу Екатерины II учреждениями духовного ведомства проводится специальное выявление и описание исторических рукописей в Синодальной, Типографской библиотеках в Москве, в библиотеках Троице-Сергиева, Иосифо-Волоколамского, Кирилло-Белозерского монастырей и в других хранилищах. Часть рукописей из них направляется в Синод и становится известна исследователям, близким к тогдашнему обер-прокурору Синода А. И. Мусину-Пушкину. Почти одновременно Н. Н. Бантыш-Каменским, А. Ф. Малиновским, Г. Ф. Миллером и другими архивистами составляются первые тщательные описи документальных комплексов Московского архива Коллегии иностранных дел.

Конец XVIII — начало XIX в. ознаменовался и рядом уникальных находок. В руки екатерининского вельможи А. И. Мусина-Пушкина попадают список «Слова о полку Игореве» и пергаменный список Лаврентьевской летописи; Н. М. Карамзин находит пергаменную Троицкую летопись. В конце XVIII в. на Таманском городище обнаруживают знаменитый Тмутараканский камень с древнерусской надписью XII в. Спустя несколько лет впервые становится известна подборка фольклорных записей Кирши Данилова.