Колумбы росские

— … А за сим концом Симова жребия, части Азии, за Камчаткою и царствием китайским, между востоком и полднем, в здешнем море-окиане, и есть оныя островы, — убежденно разглагольствовал Шумагин. — Сказывали промеж собою офицеры наши, что кропит[86] Иван Иванович, бережет пуще протчего книгу фряжскую[87], а в ней все островы окианские означены… Потому и поспешаем мы вдругорядь на полдень… Первый тот остров Макарицкой близ блаженнаго рая, да не к нему путь держим, а к иншому, землею Гамовою нарицаемому, что стоит посреди моря-окиана, и брега на нем сверкают ослепляючи, из сребра сотворенные. Не приведи бог глянуть на них средь яснаго дня: изойдут очи слезами горькими. Корабельщики многия поворачивали вспять от Гамовых брегов, слепотою удрученный. А достичь их дозволено токмо праведникам; у кого ж грех на душе, не примет земля Гамова, погубит мзгла кромешная да стража брегов сребряных — человецы песьи главы, страшны зраком, смрадны дыханием зловонным. Кто ж одолеет, побьет в пень с головы на голову стражей песьеглавых, пред тем шеломя[88] окатистыя[89] откроются; всех шеломей сорок сороков, путь-дорога чрез них непроторена на три года и тридцать три дни без роздыху. А за шеломями земля потаенная раскинулась; в ней леса дремучия, реки бурливыя, теплыя, поляны высокотравныя, жизнь без нужды привольная; райская птица гамаюн залетает, чюдное благоухание заносит, песни распевает сладчайшия. В той земле бесснежной червь рожает песок златой, жемчужины растут полпудовые, на древах каменья драгия сияют… от них ночью свет исходит, яко днем от солнышка краснаго. Живут средь того благолепия люди зверообразный; питаются зверем и рыбою, едят кровавое и сырое, хлеба и не знают вовсе… Простирается та ж земля широко и долго, неподвластна никакому царю-государю, а видал ее корабельщик Иван да Гамов…

Матросы восторженно ахали. Из пчелиного гула голосов выделился насмешливый бас Михайлы Неводчикова:

— Горазд врать ты, сновидец… Близ блаженнаго рая… И попадем прежде в рай, нежели к оным брегам… Нет, братцы мои, баская[90], одначе пустая сказка Микишкина. Сколь годов минуло, яко видана земля Гамова, а никому не выпало счаски ступить на нее. Отчего б сие? Неужто праведники перевелись на божьем свете?

На устюжанина зашикали:

— Нишкни, шпынь[91]!

— Высокоблагородный господин Иван Иванович! — послышалось с бушприта. — Впереди море-окиан чистое!

На шкафуте умолкли.

Туман редел — вначале поддерживаемый резной фигурой хвостатого чудовища, над волнами высунулся вздернутый бушприт; за ним, разрывая серую завесу и качаясь, как маятники, возникли пики мачт. Выгнутые ветром паруса были похожи на увязшие в сплетениях тросов и рей клочья тумана. Грузно переваливаясь с борта на борт, «Святый апостол Петр» выбрался на солнечный простор океана.

И сразу все ожило. Из всех щелей выползли измученные солдаты, подставляя солнцу обескровленные лица. Весело закурился дымок над плитой. Придерживаясь за выступ фальшборта, неверной походкой проковылял на шканцы и чопорно раскланялся с Берингом бледный от морской болезни адъюнкт Стеллер. Следом высыпали из каюты небритые офицеры. Лейтенант Ваксель вел за руку белобрысого сына-подростка. Шумно благословляя день, появился иерей Стефан.

Его покачивало не в такт крену: отец благочинный успел чуть свет причаститься крепчайшего вина из камчатских трав.

Взгляды семидесяти семи человек обратились к горизонту. Матросы, чтобы лучше видеть, взобрались на ванты и реи.

Беринг поднес к глазу подзорную трубу, пошарил ею окрест и внезапно ощутил холодную сырость истекшей ночи. Озноб, щекоча кожу, пробежал по спине. Труба запрыгала в дрожащих пальцах.

Необозримый, без конца-краю, океан катил позолоченные солнцем валы.

Земли не было.

Моряки молчали. Все было ясно без слов. Молитвы не помогли старику. Фортуна, как и прежде, насмеялась над его чаяниями.

— Господин лейтенант! — взволнованно позвал он Вакселя и вытянул руку в том направлении, где над волнистой линией горизонта синело далекое пятнышко.

Ваксель несколько мгновений рассматривал даль на юго-западе.

— Сие не суша, Иван Иванович… Похоже на тучу с дождем. Дай бог, напоила б. Менее чем на месяц имеем водянаго запасу.

Беринг прошептал:

— Сие не суша…

Жадно глядя в трубу, он долго не отрывался от синего пятнышка на горизонте.

— Иван Иванович, — настойчиво повторил лейтенант. — Вода пресная наполовину выпита. Пятьдесят бочек сухи, яко не наливались. Далее следовать оным курсом, испытаем муку и жажду. Что предпринять велите?

Капитан-командор устало опустил трубу.

— Ныне ж уменьшить рацион водяной. Варево стряпать команде чрез день, офицерам однажды в сутки.

Лейтенант поклонился.

— Каков курс положить велите? — не отставал он.

Из группы офицеров выступил седоусый, с непокрытой лысеющей головой, строитель обоих экспедиционных пакетботов, корабельный мастер Софрон Хитров.