Колыбель

Денис упал ничком в сугроб и негромко завыл, требуя, чтобы его оставили в покое. Ему ничего не надо, оставьте в покое, оставьте!

10

Кабинет Иннокентия Михайловича был маленький, но теплый, чистый, а значит — уютный. Настольная лампа, на особой подставке цветок в горшке. Этажерка с книгами, и книги все не справочники, а явно что–то высокохудожественное, с золотыми буквами на корешках. Читают же люди. Да и вообще появлялась мысль, что и в этом холодном аду можно устроиться.

— Жаль, только жить в эту пору прекрасную… — со смешком произнес Денис.

— Что? — переспросил хозяин кабинета, он пребывал в сосредоточенной задумчивости после высказанной гостем просьбы, и внезапная цитата сбила его с мысли.

— Нет–нет, — виновато улыбнулся Денис.

— Вот–вот, — сказал доктор, — мне тоже хочется сказать «нет–нет».

— Не говорите.

Иннокентий Михайлович сел за стол, протянул руку к вяло растущему, но все же вполне живому кустику, потеребил средним и безымянным пальцами вытянувшуюся в его сторону веточку: пообщался.

— Что скажете?

— Скажу вот что. В этом деле два невыносимых обстоятельства. Первое: я теоретически не противник эвтаназии, но практически, как сейчас начинает выясняться, кажется, противник. И второе: то, что вы предложили насчет вашей жены… Очень это странно. Если не сказать больше.

— Я легко опровергну оба ваши довода, гражданин доктор. Теоретическая готовность — она важнее, практика — дело привычки. Надо же когда–то начинать. Морально вы созрели, психологически — дозреете. А Женя… Я ведь наблюдательный. Она вам очень понравилась, у вас даже руки дрожали, когда вы ей вводили иглу.

— У нее очень тонкие вены.

— Врете. И главное — даже не пробуйте истолковать мое поведение как особо злостное сутенерство, под видом заботы о родном человеке. Это именно забота и есть. Я как представлю, что ей одной вековать с больным стариком, в этом заснеженном… На панель, что ли, идти? Где тут у вас панель?

— Я при всем желании не могу встать на вашу точку зрения.

— А я вас и не пущу. От вас требуется посмотреть на все объективно. И согласиться, что в моем плане все продумано и передумать по–другому, как ни верти и морду ни вороти, не получится.

Иннокентий Михайлович снова попробовал посоветоваться с представителем флоры.

— И как вы себе это представляете? Я над трупом только что отошедшего мужа начинаю подбивать клинья?..

— Это меня не касается, от подробностей прошу меня избавить. Дайте мне две таблетки, и все. Есть же такие — у вас, я уверен, должны быть.

Врач посмотрел на Дениса с неожиданно проснувшимся профессиональным выражением:

— Две?

Денис удовлетворенно захмыкал.

— Вот видите, я был прав. Вам она уже дорога. Не надо меня подозревать в плохом. Я не собственник, я не заберу ее с собой, как вы — стыдно, доктор! — подумали. Что я, скиф какой–нибудь? Перед самым отплытием я отошлю ее из дома. Вы можете стоять под дверью. Даже вот что: вы будете стоять под дверью, я ее выпущу, и только тогда вы мне дадите таблетки.

Самый верный способ втянуть человека в немыслимое дело — это заставить его делать мелкие, постепенные шаги, представляющиеся вполне осмысленными.

— Что вас еще смущает, доктор?

— Для человека, которому осталось жить в любом случае несколько недель, вы как–то очень уж деловиты и бодры. Такое впечатление, что вы на курорт собираетесь, а не…

— Как знать, как знать… Может, и на курорт.

— Вы прямо–таки излучаете оптимизм.

— А что, я закрыл все свои долги здесь, улетаю налегке.

— Подмывает, знаете, к вам присоединиться.

— А что, давайте. Впрочем, что вы, нет, конечно. Женя–то остается здесь. Кто о ней позаботится? Я только–только нашел ей тихую гавань. Поверьте, она очень хороший человек. Заслуживала большего в этой жизни, а я ей судьбу–то поковеркал. Ладно, хватит исповедей, давайте ваши таблетки.

Доктор улыбнулся:

— Нет уж.

— Что значит «нет уж»?

— Как договаривались. Только когда она выйдет из квартиры.

— Что ж…

— Да, товарищ самоубийца, зачем вам две таблетки? Одной более чем достаточно.

— Характер такой. Подстраховка, чтобы наверняка, без вариантов. В случае чего — контрольный выстрел.

11

Еще не открыв глаза, Денис понял: удалось. Он не дома на диване. Попробовал открыть веки, и не удалось с первого раза. Вот с чего начинается визит на Убудь — с абсолютного бессилия. Чего еще ждать от еще секунду назад мертвого тела? Сознание, стало быть, очухивается первым. А ведь куда более сложная штука, чем веко или рука! В следующий момент он сообразил, что его правая рука не сжимает руку деда. Тогда он должен лежать рядом.

Глаза изволили распахнуться, до век дошло усилие отданной в голове команды. По крайней мере, я на Убуди, шепнул он себе, разглядывая плетеный потолок и радуясь лучам дневного света, пропитывающим пористую стену.

— Папа, ты где?

Ответа не последовало.

Денис потянул к себе верхние конечности и с третьего раза сумел подняться на локтях. Да, типичная аборигенская изба. Типичный, судя по всему, хутор, мелькают замедленные тени за плетеной стеной — возятся у костровища.