Колыбель колдуньи

Воистину горе тем, кто не слушается своей интуиции. Алька, весело подмигнув мне, прыгнула в «Сторакс», крышка мягко опустилась, манипулятор вставил в агрегат емкость с жидкостью. Профессор кивнул мне: — Не стоит беспокоиться — вы почувствуете только расслабление и удовольствие, уснете, а проснетесь уже там…

Алькин «Сторакс» начал медленно вращаться, я посмотрел на профессора:

— Она уже там, теперь ваша очередь.

Я лег в агрегат. Крышка закрылась, сквозь стекло я видел, как манипулятор вставил в агрегат емкость с жидкостью. Было тихо, снаружи не доносилось ни звука. Я почувствовал укол. Интересно, как «Сторакс» вычисляет, где у человека вена? По телу пробежала приятная дрожь, я ощутил расслабление, «Сторакс» начал медленное вращение. Сейчас я впаду в состояние транса, и мне введут микрочип, в тот момент я даже толком не ощутил, как крошечный шарик проскочил ноздрю и остановился внутри, где-то около лба. Там было немного щекотно.

Вдруг, замутненным рассудком я осознал, что «Сторакс» остановился и снаружи послышались какие-то крики. Последнее что я видел, это расширенные от ужаса глаза профессора, глядящие на меня через стекло «Сторакса», словно в замедленном воспроизведении я слышал его крик: «Электричество! Включите запасной генератор! Я не могу остановить процесс вливания, будет передозировка…»

Мысль мелькнула у меня в мозгу: смерть… это смерть.

* * *

— Пора просыпаться, батюшка, Данила Лексеич, — скрипучий голос заставил меня очнуться от тяжелого, словно в болезни, сна. Я открыл глаза: надо мной склонился невысокий, плотного телосложения мужчина, в странной одежде, седоватый, с бакенбардами, в которые переходили колоритные усы, — какие я видел только на старинных портретах. Красные щеки и курносый нос, брови «домиком» серые глаза, морщинки. Такие бывают только у людей, которые много смеются, — все напоминало какого-то нарисованного человечка из русских народных сказок, про солдата, — ну, точь-в-точь солдат из моей старой детской книжки, который варил кашу из топора.

— Вставайте, батюшка, вот, рассольчику вам.

— Рассольчику?

— Его самого! Вы, батюшка, давеча таких дел наворотили, — враз и не разгрести теперь, уж больно усугубили водочкой.

— Я? — мне наяву не приходилось баловаться водочкой уже лет семь, — я …это…как тебя… — голова моя раскалывалась, ощущение от того, что накануне действительно «усугубил» было реальным.

— Эээ! Да вы батюшка действительно не в себе, Анисима старого не признаете! А кто за вами ходил с пятнадцати лет, — и на службе государевой, и в военных баталиях — рука об руку…э-эх…

Я хлебнул рассолу и поднял глаза. Со стены на меня смотрели огромные, в поллица, знакомые глаза. Это был портрет Альки.

— Что, барин, супругу то свою помните? — Анисим, усмехаясь в усы, подмигнул и вновь наполнил опустошенный мною бокал рассола до краев, — уж она, ангел наш, Алевтина Александровна, битых полночи пыталась вас утихомирить, а как вы уснули — собрала багаж и в отцово поместье отправилась, вот и записку вам оставила.