Колыбель тишины (СИ)

Лара — особа умная, серьёзная, она не доверяет прогнозам астрологии и никогда бы не стала доверять свою судьбу кому-то левому, некому чужому человеку в переулке. Чем её зацепило гадание — никто бы не объяснил, Лара тоже. Глупо, наверно, по-детски наивно. Однако она всё-таки заинтересовалась, раздобыла кое-какие сведения, попробовала; весть о появившемся у мисс умницы любопытстве разлетелась по отделению быстрее, чем неприятности от проступка здешних детей. Лара, если честно, не удивлена, что первой к ней прискакала Румия.

Поят Румию чаем. Девчушка не очень любит этот напиток: в давнишнем путешествии она чаще употребляла кофе, лимонад или особые чаи, настоянные на травах и вообще полезные; от дешёвой заварки из ближайшего супермаркета она нос не воротит только по той причине, что с младенчества приучена есть всё, что дают. Глотает почти кипяток, давится, захлёбывается, ошпаривает язык — но на что только не пойдёшь ради интереса.

Остатки стекают по стенкам перевёрнутой чашки. Румия, поёживаясь от нетерпения, полными внимания глазами рассматривает узор на блюдце, как будто это самое занимательное, что ей приходилось видеть. Лара, посмеиваясь, тянется за чашкой и подтягивает к себе планшет с забитыми туда описаниями вариантов.

— Уже всё?

— Нет, дай мне минутку.

— А теперь?

— Нет.

— Сейчас?

— Румия, тридцать секунд прошло, дай сосредоточиться!

Девчонка замолкает, в комнате воцаряется тишина, правда, относительная. Там, куда приносится этот сгусток баловства, не бывает скучно: она сметает всё своим пожаром, превращает порядок в бедлам, тормошит друзей, вызывает улыбки или гневные восклицания — там, где Румия, всегда правит жизнь. Это на самом деле привлекает Лару, натуру хоть и не болтливую, но приверженную к теплоте.

Оседающие чаинки выкладываются в узор.

Румия — огонёк среди тёмных болот. Если когда-нибудь кто-нибудь вякнет, что ей нет места в этом мире, места уже ему не найдётся, потому что Румию любят все, её невозможно не любить — даже если с ней не ладить. С девчонкой бывает тяжко. С девчонкой бывает сложно. Но она всё-таки Румия, и все желают ей лучшей судьбы, которую способны подарить небеса.

— Ну, что там?

— Кажется, всё сложится у тебя удачно. Поздравляю!

Румия сияет лыбой от уха до уха, сбивчиво благодарит и несётся к остальным, чтобы растрезвонить новость: Лара предсказала, что у неё всё будет отлично, значит, всё круто, всё замечательно! Лара провожает её глазами с ласковой улыбкой, встаёт и направляется к маленькой раковине в углу, где отмывает чашку от осадка. Пальцы её слегка подрагивают. Она не очень хороша во лжи.

На дне чашки чётко вырисовывались часы.

Но есть вещи, которые признавать не хочется.

========== «Враг себе» (Румия, Валериан) ==========

Комментарий к «Враг себе» (Румия, Валериан)

Для #рассказябрь2017.

Часть 26/30.

Румии запрещают странность применять.

Не во всём, конечно; сложно втолковать что-то ребёнку, тем более такому непоседливому и шкодливому. Порой никакой воспитатель не успеет моргнуть — а она уже огоньком живым балуется, по пальцам его пускает рыжими искорками, всё не нарадуется на симпатичную свою способность. Генерировать телом пламя — красиво ведь, а? Эпично. Можно многими методами использовать.

К тому же, она из тех лиф, которым повезло. Основная тренировка её странности представляла собой помещение малого ребёнка в камеру с низкой температурой, где ресницы тут же покрывались инеем, а волосы белели прядями; она находилась в такой камере до тех пор, пока не начинала поджигать собственную кожу, приспосабливаясь к леденящей стуже вокруг. Её не жгли заживо, не резали до криков и не пичкали наркотиками до потери рассудка. Румия на самом деле счастливица.

Её странность почти под полным контролем. Если бы такая девочка-пожар своим огнём не владела, NOTE было бы проще её убить, чем обучать; однако нашли же ей местечко сначала в Приюте, потом под чёрно-вороным крылом Валериана. Её обучили мастерству управления собой достаточно, чтобы она не страшилась что-нибудь или кого-нибудь случайно поджечь.

Ну, бывают, конечно, инциденты, но это всё случайности. Так-то Румия собой владеет хорошо.

Потому запрет вызывает у неё одно обиженное недоумение.

— Я всегда им управляю! — возмущается она, дёргая наставника за рукав.

Валериан в последние дни мрачный, сгорбленный. Шелестят бумаги, которыми он легонько стукает воспитанницу по лбу; на белизне чернеют буквы. Румия перехватывает документы и жадно поглощает их глазами, но находит что-то довольно необычное. Это не приказ и не постановление. Она поднимает взгляд.

— Это запрет лично от меня, — разгоняет её сомнения Валериан. Он хмурится. — И тебе бы лучше ему последовать.

— Это ещё почему?

— До конца прочитай.

Румия рассматривает бумагу. Здесь много чего не так: кое-где пропущены куски фраз, заменены какими-то нечитабельными символами или помехами, прочерками, расплывчатостью, где-то замазано чернилами так искусно, что слова не прочитать – все эти ошибки в самом документе, их уже напечатали такими.