Колыбель тишины (СИ)

У Михаила и минутки толком не даётся, чтобы передохнуть. Он не особо жалуется; в тишине разливает по двум бокалам игристое вино. В нём тают сомнения. Борис, отказывающийся от выпивки всегда, теперь так изнурён, что только принимает подношение.

— Как ребёнок?

Михаил бросает взгляд на дверь. Его квартирка в Авельске совсем крохотная, не для семьи; они и сейчас не семья.

— Спит в соседней комнате, — говорит он. — Всегда сворачивается клубком, занимая минимум места. Привычка с улиц, должно быть.

Они пьют в молчании. Скулы Бориса постепенно розовеют, приобретая странный контраст с общей серостью лица и темнотой мешков под глазами. Он отставляет стакан и позволяет другу налить ещё. Михаил не знает, что ещё рассказать, но у него почему-то вырывается:

— Она мне не доверяет. Боится. Не даёт касаться себя лишний раз, близко не подходит, даже когда мы одни. На улице только держится немного ближе, но и тогда диковато сторонится. Запуганная. Такая маленькая, а уже запуганная.

— Их не били в лабораториях, — замечает Борис. — Там было хуже.

— Да, я читал доклады. Вот же ублюдки…

— Осторожно, а то ребёнок ещё услышит. — Друг ещё способен на усмешку. — Ты так заботишься о ней… Знаешь ведь, что тебе не дадут добро на её удочерение. Она останется никем для тебя.

За окном мигают окнами многоэтажки. Этот город — гнилое и свистящее ветрами место, здесь нет убежищ, которые спасли бы пару невинных душ. Спасением занимается NOTE. Но не спасает. Михаил смотрит на вино в бокале и покачивает его, заставляя напиток цвета вишнёвой крови мягко ласкать стеклянные стенки.

— Я не собираюсь отступать, — сообщает он. Там, за стенами, сопит и сны страшные видит маленький ребёнок, отчаянно в нём нуждающийся. Но дело, кажется, даже не в Насте; дело в том, что это Михаил в ней нуждается. Эгоистичное желание, да, но…

— Организация всё равно поступит по-своему.

— Я знаю. — Михаил стучит ногтём по бокалу и слушает эхо тихого звона. Пить больше не хочется. Хочется делать хоть что-нибудь, чтобы изменить решение верхушки. Что-нибудь, что позволило бы Насте остаться с ним. Что-нибудь, чтобы она больше не выглядела такой хрупкой. — Но я никому не отдам её.

Борис хмурится — устало, а не зло.

— Тогда ищи выход, — даёт он пустой совет и, понимая это, только отпивает вина. — Может, и получится что. Это же ты.

«Я верю в тебя» он, конечно, не говорит. Не в его стиле. Михаил туманно улыбается, и мысли его становятся немного светлее. Он не скрывает сомнений по поводу методов организации по «поддержке» таких опасных странных. Настя не будет в безопасности под их руководством. Но если…

— У меня есть идея, — произносит Михаил с усмешкой.

За окном рябит разводами дождей Авельск.

========== «У неё был только один шанс» (Кей) ==========

Комментарий к «У неё был только один шанс» (Кей)

Для #рассказябрь2017.

Часть 30/30.

Кей-чан знала цену своей странности. Не «ценность», а именно «цену», понятие совершенно иное и, к сожалению, более унылое. Называть себя спасителем душ было всяко интереснее, чем товаром чёрного рынка подземных тоннелей, где шёл постоянный бартер, куда её сплавили почти сразу — неприкаянную, никчёмную девчонку без прошлого и будущего, бессознательного ребёнка. Не имеющего в жизни ничего, кроме странности.

То, что она в буквальном смысле не являлась человеком, напрягало девочку мало. Ей, по сути, всё равно, кем её считают и кем она считает себя сама. Это почти никогда ум не занимало, а всякие мелочи типа домыслов по поводу её мироощущения, чувств и логики со стороны посторонних не раздражали. Пусть думают, что хотят. Кей на самом деле плевать на всё это было.

Кей нравилось рисовать на обоях, слагать ладные стихи и хокку и любоваться цветами. Ей не нравилось вымокать в дождь, потому что потом приходилось долго сушить невероятно густые и длинные волосы. Ей нравились облака и придумывать им формы. Ей не нравилось подсолнечное масло, грецкие орехи и картёжники в переулках, зазывавшие её в опасные дома с другими девушками. Ей нравилось шагать по земле босиком, объединяясь с её травой, асфальтом или водой. Ей не нравились злые монстры в человеческих обличиях, пытавшиеся её выгоднее продать.

Кей имела много предпочтений и незначительных увлечений, это нормально даже для нелюдей. Странных причём она считала людьми с абсолютной уверенностью – они ведь такими растут. Их воспитывают по-человечески. О том, что сама воспитания не получила, Кей не особо горевала. Ей просто не было до всяких формальностей дела.

Кей-чан шагала по линии своего существования, не задумываясь ни о чём.

Впервые же пораскинуть мозгами ей пришлось, только столкнувшись непосредственно с бедой. Попадать в лапы торговцев странными не хотелось: она видела других продаваемых, видела. Как развозит их какая-то организация, и причислять себя к тем несчастным существам не было желания. Кей думала, как теперь выбраться, но в то же время некто иной решил всё единым поступком.

Короче говоря, её в прямом смысле выкрали.