Колыбель в клюве аиста

- Конечно. Слушай дальше. Вышел из здания, вижу, стоит "Волга". Белая. Со шторками. У машины - знакомые мужчина и женщина. Я не утерпел - спросил, кому я только что передал сетку с бухарской дыней. Мужчина, значит, в ответ: "Министру - вот кому! Голова дурья, впутал в базар самого министра!.."

Я засмеялся металлическим неискренним смехом: рассказ Азимова, честно говоря, не тронул меня, не терпелось перевести разговор на нужную тему. И Азимов рассмеялся, но, видно, почувствовав холодок по другую сторону провода, осекся, долго молчал, сопел, спросил после паузы иным, озабоченным, чуточку встревоженным голосом:

- Что тебе?

- Помнишь, сидели мы в бостане у тети Зевиды?

- Далеко забрался - зачем тебе это? Для сценария?

- Да, зазудило память.

Такие давние дела, - произнес серьезно и тихо Азимов.

- Попробуй вспомнить.

- В бостане... У Зевиды-апы...

- Летом...

- Ясное дело - не зимой.

- Я вернулся на каникулы. Помнишь: стоял однажды на перекрестке шоссе и улицы Ленина. Ты вышел из артельного двора.

- Я еще подумал: в жару-то - и в костюме.

- Верно: в костюме.

- С иголочки. Серый, С тоненькими розовыми полосками. Отличный костюм... У нас тогда ходили в чем попало.

- От тебя несло запахами ваксы и кожи - я почему-то сходу догадался о твоей профессии.

- Да, чувствовал я себя моченой кожей.

- Я хотел обнять - ты вежливо отстранился... помнишь, что сказал ты мне?

- Когда это было...

- Ты сказал: "Осторожно. Испачкаешься..." - потом пригласил к себе на чучвару[8].

- Чучвару не забыл, - умилился Азимов.

- Мы двинули к тебе. Забавно: ты в шикарных хромовых сапогах со скрипучками.

- Во дворе у тети Зевиды стояло дерево-урючина. Древняя, развесистая. Под нею в тени - стол... А в чучвару была посыпана сушеная кинза.

Оба замолчали. В трубке слышалось посапывание Азимова - он о чем-то напряженно размышлял.

- Ну и что? С чего вспомнилось?

- Говорю же, зазудилось.

- Не темни.

- Турсун, вспомни подробности ужина в бостане. О чем шла речь тогда под урючиной?

- Да, сидели в бостане. Ели чучвару. А о чем говорили? Разве упомнишь? Сколько минуло лет? Спроси-ка о другом.

- Тетя Зевида рассказывала о смерти районного хирурга... Меня интересуют подробности рассказа тети Зевиды.

- Именно то, что рассказывала тетя?

- Именно.

- Тогда в бостане?

- Попытайся вспомнить.

- Но это невозможно, Дауд.

"Почему же, - подумалось мне, - помню же я...

Я еще не знаю, чему суждено сгореть в огне...

Мы сидим в бостане, уплетаем за обе щеки чучвару и слушаем тетю Зевиду. "Горячий был человек, - говорит хозяйка о хирурге. - Мог из-за пустяка вспыхнуть, правда, и отходил быстро. Глядишь - весь в себе, задумчив. А глядишь - улыбка часами не сходит: не идет - летит по коридору. Обязательно поздоровается... Заглянет, поинтересуется: "Здравствуйте, Зина, что нового у вас?" Выслушает внимательно, либо одобрит, либо поправит, так вежливо, по-человечески, что становилось легко на душе... Что и говорить, уважали его в больнице. А после происшествия с мальчиком вдруг круто изменился - вот удивительно! - пропала улыбка; работал по-прежнему, не щадя себя, но что-то - это замечали все - изменилось в нем круто. За неделю до рокового случая, помню, и вовсе сломался. Под вечер... Я сдала смену и собиралась домой. Но вспомнилось, что накануне он просил заглянуть на минутку. Так было не раз: вызовет и попросит прийти утречком пораньше и приготовить то или это - доверял мне, и я дорожила доверием. Думаю, загляну... Подошла - а тут двери распахнулись - боже! - из кабинета вылетает - кто бы подумали! - завскладом сельпо. Не знаю, с чем завскладом заглянул к доктору. Может быть, за справкой - перед этим он лечился, отлеживался в одной из палат. Но может быть, заглянул обговорить предстоящую охоту - говорят, они иногда вместе охотились..."

- Завскладом сельпо? - послышался в трубке голос Азимова. - Не помню. Перебрал в памяти всех, а такого... Точно, не помню. Извини.

Простившись с Азимовым, я решил перенести на бумагу рассказ Зевиды. Конечно, за давностью восстанавливалось немногое, но среди малого отыскивалось несколько подлинных ее слов - их-то я выписал, выстроив в колонку. Увлеченный странной криптограммой, в попытках отыскать некое в них затаенное, я не сразу придал значение очередному звонку Азимова. Казалось, звонил тот, как всегда, от тоски, но уже первый кусочек фразы после "Алло, алло" ("„.Слушай, Дауд..."), прозвучавший позывными к чему-то важному, насторожил...

- Слушай, Дауд, - выдержав затем многозначительную паузу, Азимов произнес неожиданное: - Вспомнил я.

- Что?

- Ну, этого... завскладом сельпо. Все правильно - был такой. Ты знал его: помнишь, на базаре промышляла приезжая баба?

- Рябая?

- Она.

Вот отчего тянуло память к чаепитию под урючиной - не обмануло предчувствие, недаром перебирал я память о чаепитии с осторожностью сапера - обнаружилась-таки мина!