Колыбель в клюве аиста

- Рыбы-то? - Пиявка, кажется, все больше начинает верить в дружелюбие Садыка. - Рыба-то есть. Плавают бревнами, да попробуй взять. А ты вилами...

- А на удочку?

- Так они, заразы, ни на червяка, ни на что не идут.

- А что?

- Жратвы у них, паразитов, тьма. Вот осман...

- Что осман? - Садык отломил маленький ломоть подсолнуха, остальную часть как бы нехотя протянул мне - ясно, что он усыплял бдительность соперника, готовился нанести коварный удар.

- Османа берут на глубочине. На майского жука, - будто желая подтвердить мою догадку, мечтательно произнес Пиявка, - можно на белого червяка… заморыша. Сейчас "коты" пошли, килограммов на десять тянут. Говорят, вытащили "кота"...

- Было бы что тащить.

- С лодками дрянь... - только и успел сказать Пиявка. Садык бил наотмашь, и удар пришелся по щеке.

- Ты что? - успел крикнуть Пиявка и закрыл почему-то голову руками. Садык же, воспользовавшись растерянностью, тем временем нанес ему удар в подбородок, еще, еще... При этом приговаривая:

- Знаешь за что? Втроем меня метелили - забыл?! Забыл?

Он норовил попасть в нос - один из ударов достиг цели, и я, увидев темновато-розовую кляксу между пальцами Пиявки, его странное бездействие - а ведь Пиявка, ртутный пацан, считался едва ли не лучшим драчуном среди сверстников, - увидев в сущности не драку, а избиение, встал между ними, с трудом разжал руку Садыка, намертво вцепившуюся в Пиявкин чуб, оттолкнул Садыка, крикнул Пиявке: "Беги!". Тот затравленно поочередно оглядывал нас, выждал повторное: "Беги!" и рванул через мостик.

- Ты заодно с Пиявкой? Зачем? - вырвавшись из моих объятий, Садык заговорил суматошно, в сердцах и зло. - За него, значит! Профессор! А если я тебя самого! А? Хочешь?

Но, чуточку позже, поостыв, уже хвастался:

- Ну, как я его отметелил?

А войдя в раж, вовсе разошелся, стал припоминать подробности избиения, учить:

- Лучше бы, профессор, так...

Он изобразил удар наотмашь, калганом, ногой - прыжок, туловище отклонено назад, ноги в прыжке пытаются достать воображаемого противника... Садык - человек, посетивший мир взрослости, на глазах преобразился в моего сверстника...

Но будто опрокинулось время - поля, стерня, ежедневно пыльные улицы, безлюдные проулки - все-все пропитало холодное, декабрьское; земля потяжелела, холодным расплавленным свинцом кое-где лежал лед, сквозь плотный воздух натуженно пробивались голоса, цокали об лед копыта лошадей...

А вот Садык лупит вовсю под бок коня - Рыжая несется по свинцовому шоссе. Я снова пытаюсь войти в шкуру другого человека - Садыка.

И вот уже Садык - я. Я - Садык.

Скачу - куда? Не все ли равно! Мимо проносятся избы, люди, деревья, и все - и знакомое, и незнакомое - будто вместе со мной отныне в мире с другим измерением, иными особенностями.

Но как замечательно устремлена вперед Рыжая.

Во дворе сельского клуба, у кряжистых застолетних тополей, стояли группки мальчишек - как здорово, что они видели бешеный бег Рыжей! И меня, слившегося в едином порыве с Рыжей! Впереди - двое всадников. Каких-нибудь пятьдесят, тридцать, десять метров отделяли меня от них. И вдруг, всколыхнувшись, Садыков мир во мне замер: я увидел во всадниках, мужчине и женщине, роковое - краешек своей судьбы.

Сбоку - поблекшие жилые строения. У ворот обговаривали дела незнакомые люди. Круто уходила вниз насыпь шоссе... Но - нет, нет! Того, что должно последовать в следующий миг я не желал, все во мне восстало против этого. В самом деле, что смерть? Ничего? Но тогда что "ничего"? И, главное, зачем ничего? И я поспешно "вышел" из Садыка.

Нет!

ГЛАВА VI. РАДОСТИ И ПЕЧАЛИ

1

"...32 года назад, дорогой Ибн, мы расстались с тобой... Путь наш лежал в Кок-Янгак. На четвертый день мы добрались до Джалал-Абада, оттуда до Кок-Янгака - подать рукой. Не буду вдаваться в подробности нашего бытия в Кок-Янгаке, маленьком шахтерском городке, - скажу лишь, что привыкал я к новому трудно. Упорно пытаюсь вспомнить что-то значительное из кок-янгакской биографии - увы! Маленький оазис среди желтых опаленных солнцем холмов, короткие улицы, взбегающие наверх, корпуса терриконов, чумазые строения, угольные склады, школа - вот, пожалуй, все, что вспоминается о тех днях... Мама работала секретарем в горисполкоме и постоянно спешила. Отчим-маркшейдер, напротив, жил неторопливо, любил возиться дома с велосипедом, позже - с мотоциклом.

Впрочем, два-три эпизода вспоминаю с удовольствием...