Колыбель в клюве аиста

Удивительная штука - воспоминание: настоящее - плоский округлый светильник над головой, книжный шкаф, голубая пепельница... дымящая сигарета... - все это вдруг распадается на сотни, нет, тысячи, казалось бы, нематериальных корпускул - миг, другой, исчезают, будто растворившись, "корпускулы" настоящего, и мы - в прошлом.

Мы набрели на островок суши в бесконечных топях...

- Устал? - покосился брат, хлопая меня ладонями по ягодице. - Вперед! Сейчас увидишь что-то...

Мне в "что-то" чудилась загадка, и я ожидал встречи не иначе, как с чудом.

- Иди, - брат положил указательный палец поперек губ - просьба двигаться молча.

Шел, затаив дыхание.

Шаг, еще... Руки брата медленно-медленно перебирали камыш. Я, зачарованный, смотрел на его руки с деформированным ногтем на большом пальце. Камышовая стенка расступалась неохотно. Брат вдруг кивком головы привлек мое внимание к чему-то, казалось, таинственному:

- Смотри!

Предо мной простирался каменистый берег озера. На границе воды и суши лежали огромные плиты из затвердевшего песка и гравия. На камнях покоилась стайка чаек. Волны, ударяясь о крутые бока плит, рождали тысячи брызг. Ничто не беспокоило птиц, они сидели неподвижно, казалось, с крохотной долей мудрости, созерцая окружающий мир!

- Гляди!

За плитами, впритык к ним, тянулся короткий узкий пляж. На побережье пляжи чаще из песка, этот же - галечный.

- Гнездовье, - шепнул брат, многозначительно и загадочно окидывая взглядом пляж. - Внимательно гляди.

Одна из чаек перелетела на камни, и там, где она только что сидела, виднелся темный комочек - птенец. Неподалеку - другое гнездо. И тоже с темным комочком. И еще, еще... Я едва не выбежал в восторге из укрытия, но брат, разгадав мои намерения, убрал руки - камышовый занавес сомкнулся.

- Все... Не станем тревожить, да?

Я согласился, не вполне понимая смысл предложения.

Рубили джерганак[1] в странном, опаленном лесу...

Рубил отец мелкими и частыми ударами, суматошно и нескладно. Он подсекал дерево с нескольких сторон, а затем, сдавливая руками, валил оземь. Иначе действовал брат: пригнув рукою дерево, он другой долго прицеливался, бил с размаху, тяжело и часто, перерубал с первого же раза трех-четырехсантиметровой толщины ствол. Срубив, он, не спеша, поигрывая топором, шел к другому дереву...

Я сидел в телеге, слушая перестукиванье топоров.

- Тк! - бил по дереву брат.

- Тк! - рубил отец.

- Тук! Тук! - слышалось глухо и из соседней рощи.

Вдруг, будто по сговору, смолкло.

На лужайку, где стояла распряженная телега, из соседнего участка вышел чумазый парень в восьмиклинке, с лихим чубчиком под козырьком. На парне холщовая рубашка, штаны из полосатой дерюги, закатанные, как у брата, по колено. Парень с братом присели на оглобли, деловито парень достал кисет, газету, свернутую в гармошку, произнес что-то необязательное, оторвал клочок бумаги, стал обстоятельно мастерить цигарку. Затянулись.

- Скорее бы в армию. Тут не продых... а так хоть по свету помотаешься. Надоело крутить быкам хвосты, - произнес парень.

- Надоело, - согласился брат. Воцарилась пауза.

- Помнишь, как ты меня через спину положил? - произнес вдруг парень.

- Что не помнить, - неохотно ответил брат, втаптывая самокрутку в траву.

- Разомнемся?

Не прошло и минуты, как на поляне началась схватка. Парень, изловчившись, подсек ноги сопернику - тот оказался на земле. Сцепились еще раз. И снова - наверху парень. Мне, уверовавшему в победу брата, стало тоскливо. О нем и говорить нечего.

- М-мо-лодец! С-смотри-ка, молодец! - сказал он. - Видать много каши ел ~ силен...

- Лопаю - не спрашиваю. Как хорошая лошадь - что овес, что солому, что мякину - бара бир, - похвастался парень.

Я оглядел поляну, отыскивая взглядом мерина - тот, спасаясь от оводов, стоял в тени, плотно припав боком к колючкам развесистой облепихи.

- Ничего, набрался силенок, - продолжил брат, затем, переждав паузу, сказал неожиданно: - Детская забава... борьба...

- Как же?

- А так. Сборол - еще не значит сильнее. Вот стукнуться бы, - брат, напустив на себя лихость, посмотрел в упор на собеседника - парень растерялся, заморгал.

- Зачем же?

- Чтобы выяснить, кто больше ел каши, кто солому, кто мякину, - напирал, нащупав слабинку у парня, брат, - хочешь?

- Здесь-то?

- Зайдем за кустик.

- Н-нет, не дело.

- По разику щелкнем по кумполу и разойдемся, как корабли в море, - прямо-таки стал уговаривать брат.

- Ты калганом[2] боднешь.

- Не буду.

- Охоты никакой - пойду... - парень поднялся, собираясь идти.

- Подожди, подкинь курева.

Парень отсыпал шматок махорки, пошел к себе. И брат, будто сожалея о несостоявшемся бое, тут же покинул лужайку.

Вскоре из леса послышались голоса - это что-то выговаривал отец брату. Застучали снова топоры...

Некая сила тянула меня на галечный пляж. Я покинул поляну, оказался на берегу.

Птицы метались в воздухе, радуясь рыбьей пляске в предзакатье. Озеро притихло; волны, незаметно подступив к кромке плит, тут же - нет, не отступали - исчезали.