Колыбель в клюве аиста

- Слушай, видел я Рахманова, - сказал он, меняя тему разговора.

- Рахманова? - я напрягся. Одна из струн в нервах тихонько лопнула.

- Да все нормально, - успокоил Азимов, догадавшись о беспокойстве. - Разговор не телефонный - поговорим при встрече.

- Договорились.

Через минуту-другую я вернулся в комнату, кивнул на проигрыватель:

- Не мешает?

Жунковский ответил не сразу.

- Честно говоря,- сказал он, растягивая слова, - без музЫки спокойнее.

(С ударением на «Ы»)

Я, конечно, обратил внимание на "музЫку", не прошло мимо слуха и тщательно подобранное "спокойнее". Уже потом, после отъезда Жунковского, я восстановил в уме ситуацию и подумал, что "музыка", сказанное в шутку, и серьезное "спокойнее"... в соединении неплохо выразили атмосферу первых минут встречи. Застал я Жунковского у книжного шкафа с книгой в руках.

Тут же почали бутылку шампанского. Я предложил перейти на крепкое. Отказался Жунковский своеобразно: похвалил шампанское, и стало ясно, что из двух зол он выбрал наименьшее.

2

О чем говорят люди после сорокалетней разлуки? Конечно, вспоминают, слушают собеседника, себя... Впрочем, сразу не станут вот так рассказывать и слушать - сначала посыпятся вопросы, ответы, ахи, охи. У нас неожиданно, правда, после обрывистых ахов да охов, началось с дискуссии о музыке. Жунковскому нравилась серьезная музыка.

- От нее зубная боль, - сказал он о рок-музыке, - но ты, вижу любитель...

Вот как!

Годы, будто клином разделили общее между нами: Жунковский тот и не тот. Невесть какая реплика гостя возбудила любопытство. Мне показалось, что отношение его к музыке - ключ к пониманию жизни Жунковского на отрезке, прожитом нами вдали друг от друга. "Где-то в начале пятидесятых годов ему стало не до "музЫки". И у меня обстояло не иначе, - думал я. - Но подрос племянник, я сначала невольно, потом глубже прирастал к его увлечениям... К музыкальным тоже. "МузЫка" началась с рок-н-рола, битлсы гремели у нас уже в шестидесятых - вот с битлсов-то и началось мое вхождение в "музЫку"...

- Бред, скверная организация случайных звуков, - улыбался гость.

- Не согласен.

- Почему? Объясни.

Не прошло и получаса с момента встречи и - первое серьезное "почему"? Жунковский преобразился в напористого петуха... "Да, он потерял вкус к новым веяниям в музыке в начале пятидесятых, - думал я. - Что его увлекло?" В "музЫке", в отношении к ней, почудилось мне и в самом деле зацепка к пониманию нынешнего Жунковского. Я завелся, доказывая, что рок-музыка не бред, далеко не бред, как может показаться с первого раза, что она такое же дитя времени, как, скажем, конструкции из железа, бетона и стекла, компьютеры, ЭВМ... Жунковский слушал со всепрощающей улыбкой и по мере того, как я углубился в рассуждения, все более расплывался в умилении. В улыбке его читалось: "Мне, разумеется, наплевать на роки, биты, металлы и неметаллы - я не в том возрасте, чтобы раскалываться орехом за один сеанс. Но слушаю с интересом, потому что все, что исходит от тебя - для меня важно. Додик - поклонник рок-музыки - держите! Как замечательно!.."

И оперетта нравится?

- Конечно.

- Национальная песня?

- Да. И мукамы.

- Что это "мукамы"?

Я рассказал о недавнем концерте уйгурской певицы Кадыровой, о волнующих чувствах, вызванных древне-уйгурскими мукамами в ее исполнении. Глаза у Жунковского загорелись, но отнюдь не от интереса к мукамам - в глазах гостя читался явно восторг иного рода: нет, его Жунковского, захватила моя манера рассказывать - то есть, что ему, Жунковскому, знакомо с детства - и не только захватила, но и обрадовала, как нечто стоящее близко, родственное к истокам его бытия. "Вот так ты загорался и раньше, - говорил его взгляд, - вот так пересказывал нам содержание кинофильмов..." Отношение к музыке - нечто позволяющее разглядеть в Жунковском новое и старое, приобретения и неизбежные за долгие годы потери. Я рассказывал о потрясении, испытанном на вечере мукамов, о зримых ассоциациях, рожденных мукамами.

- Она пела, а передо мной - угасали, чтобы объявиться заново: пыльные кишлаки у каменных предгорий... пестрые базары, - говорил я порывисто, увлеченно и, кажется, несколько высокопарно, - казалось, голос певицы, оплакивая и ободряя, плыл над историей народа...