Колыбель в клюве аиста

Мустафа извлек из кармана деньги, одну из рублевок уверенно положил назад, подумал секунду-другую - и следом сунул в карман старый бланк с первым вариантом телеграммы. Он пропустил рыцарски вперед себя к окошечку старушку и... обмер: вместо знакомой девушки операцию вела другая, пожилая женщина. Мустафу снова охватила неуверенность: вдруг другая считает по-другому? Он с болезненным любопытством и надеждой уставился на старушенцию. Со старушенцией - о, сила расчета! - обошлось благополучно, с телеграммой Мустафы тоже. Правда, телеграфистка, считая, зыркнула взглядом на клиента и сказала не то укоризненно, не то досадуя:

- Просить легко... Когда-то мы станем высылать? Она так и сказала обобщающе "мы", но Мустафа пропустил это мимо ушей...

"Вот оно свидетельство, - думал я, читая текст телеграммы. - Значит, не было кражи денег. Но почему Рахманов выбросил ее - неужто не понял?.."

- И без телеграммы ясно, как день, - рассказывал позже Рахманов, - Я, Додик (он да, пожалуй, Жунковский могли позволить себе посклонять мое имя), не ясновидец. Нет у меня всепронизывающего дедуктивного метода, - он улыбнулся. - Тут, чтобы разобраться в ситуации, достаточно обыкновенного человеческого опыта. Я ведь раньше - помнишь? - и в мыслях не допускал такого. Дамочка, точно, наплела: в лотке, который на следующее утро собирались перетащить в другое место, она оставила товара на крупную сумму - дичь какая-то! Чтоб меня лишили ударной ноги, если обстояло так! А тут Мишка, ну, Мустафа, у Мишки физика, физиономия, то есть личико, доложу тебе: одного взгляда достаточно, чтобы понять, что не мог он, не могли они...

Рахманов говорил, а я, помнится, глядел на него и вспоминал деревню, обкатанную-переобкатанную на житейских перекрестках мудрость о беде, которая так безошибочно сортирует людей. "Поистине, человек познается в беде, - думал я. - Вот ведь и Рахманов пришел на помощь. И помог. Да как! Действиями, которые вряд ли вполне законные".

Но это потом.

А тогда в дежурке, в отсутствие мое, по словам Рахманова, Мустафа разревелся. Он всхлипывал, не в силах сдержать гордыню, плакал, размазывая пятерней по лицу слезы. Й говорил, говорил обрывисто, не то в оправдание, не то осуждая. Плакал, плакал... А Рахманов, немолодой, одетый щегольски - легкий плащ с погончиками, брюки слегка суженные, тщательно выглаженная рубашка, чешские ботинки из желтой кожи - человек с обликом стопроцентно гражданским сидел напротив и терпеливо ждал, когда тот выплачется. Вулкан, выбросив изрядную порцию огненной лавы, потихоньку стал затихать - Мустафа, будто изумляясь равнодушию человека в плаще напротив, поняв, что плачем того не взять, замер...

- Девять минут, - произнес Рахманов, ткнув пальцем в циферблат часов на руке, но, увидев на лице пацана недоумение, пояснил: - Ревел, говорю, девять минут - девять! А знаешь ли, что значит минута нашей жизни?

Мустафа, сбитый с толку, вытаращил глаза. "Кто этот человек - друг или враг? - читалось на его лице. - И в самом деле перед ним майор милиции? А если происходящее нехороший розыгрыш?"

- В каждую минуту производится национального продукта в несколько миллионов рублей - ясно?

Мустафа машинально кивнул головой.

- Ничего не ясно. Вот ты проплакал, а в это время появилось на свет пятнадцать девочек и мальчиков в стране, - сказал доверительно Рахманов и добавил вовсе неожиданное: - Интересно, кем будут эти пятнадцать девочек и мальчиков в шестнадцать лет? Думаешь, шучу? Я, Мишка, сейчас обкатываю свое будущее выступление на политзанятии. Знаешь, как называется мой доклад? Ну да ладно... Пошли.

Рахманов встал - шумно откинулось сидение скамейки.

- Куда? - встревожился Мустафа.

- Не в тюрьму, не волнуйся, - ко мне. Поужинаем, есть, наверное, хочется.

Мустафа мотнул из стороны в сторону головой.

- Не хочется? Почему? Я, помнится, в твоем возрасте есть хотел всегда. Юность, дорогой, - это постоянное чувство голода. Вперед!

3