Колыбель в клюве аиста

Буря набирала силу ― у Лиды начались преждевременные роды, и существа, шедшего к нам издалека, не стало ― замолкли позывные, обогревавшие нас радостью ожидания. Нет смысла говорить об испытанном потрясении. Я выкарабкался довольно быстро. Завязла ― и надолго ― Лида. От той нежной, терпеливой, всепрощающей Лиды осталось мало что. Она часто по пустякам раздражалась, ходила сжавшейся... Так год, другой, еще, еще... Одно к одному ― начались непредвиденные зигзаги с моими научными делами. Еще недавно, казалось, я вышагивал версты, щелкал кандидатские минимумы, как семечки, собрал необходимый для написания диссертации материал, но стоило руководству предложить иную тему, как враз вышибло дух. Мне предложили найти подтверждение некоторым положениям новой шефской концепции, той, что вела мысль напрямик к "адовым жаровням". На прежней теме был поставлен крест. Началось медленное вживание в новую тему, мечтать о быстром завершении диссертации нечего было и думать. Предстоял марафон. За диссертацию возможно приняться лишь после завершения сводного отчета ― не полагалось нарушать негласное правило: сначала дела лабораторные, личные ― напоследок. Отдаленность финиша отпугивала, и я хотел поставить крест и на диссертации. И поставил бы, если бы не коротенький диалог с Лидой, вдруг высветивший в наших отношениях новое.

― А если перейти в аспирантуру? ― сказала она и осеклась, будто чего-то испугалась.

Но обмануться я не мог. Лиду, казалось, до сих пор уважительно стоявшую в стороне от моих дел, будто укусила некая муха! В ее намеке об аспирантуре почудилось нетерпение. "Вот как! ― подумал я. ― Аспирантура моя для нее подобна слабому помигиванию огня в тумане во время дрейфа в пресном быте!.."

Буря в стакане воды? Разумеется. Многое из минувшего сейчас и припомнить-то невозможно, но станем ли отрицать, что тогда какая-нибудь обыкновенная штуковина могла внести смятение, определить на многие годы грядущее? Я жил в мире, где говорили о диссертации, как о нечто обязательном; когда речь заходила о незнакомом коллеге, наперво интересовались "остепененностью" того-то: кто он? кандидат или доктор? ― и лишь затем остальным; научная степень определяла как бы официальную стоимость сотрудника...

― Аспирантура? ― лицо завлаба прорезала добродушная улыбка. ― Зачем она нам? ― он сделал ударение на "нам", ― засиделись мы в девках ― это бесспорно, ― и снова нажим на "мы". ― Но почему диссертацию нужно ставить в зависимость от сроков окончания работ по теме лаборатории? Разве я говорил вам об этом? Разве мы обговаривали с вами "до" и "после". Материал подобрался отменный ― и преотлично! Оформляйте свой раздел в диссертации, выжимки из нее после защиты включим в отчет... Пожалуй, ― он на секунду-другую призадумался, ― это и будет означать обкатку звена...

Столь мощная, а главное, неожиданная поддержка, разумеется, обрадовала. Произошло очередное переключение скоростей. Все отныне было подчинено единому ― диссертации. Ключевые главы, написанные в короткий срок, руководитель одобрил. Казалось, цель неотвратимо приближалась. Казалось... Но по мере завершения работы во мне росло сомнение в правильности сначала отдельных звеньев, затем и в целом концепции... шефа. Создалась странная ситуация: я, автор, уверен в работе своей менее моих коллег, маленькими капельками в меня впитывалось иное, резко противоречащее почти всему, что считалось святым ― размывались запруды старого. Представления, еще недавно казавшиеся сбитыми из сверхпрочного материала, вдруг стали рушиться.

6

Кусок воспоминаний ― он расскажет тебе, Ибн, о тогдашнем моем состоянии...

Крохотный зал, перед сценой на раздвижных щитах висят карта, ватманы с таблицами, схемами, диаграммами. Докладчик ― худощавый мужчина с подвижным кадыком на длинной шее, который подобно лифту, опускается ― поднимается, казалось, извлекая откуда-то из глубины нужные слова. Одет докладчик вызывающе: он в куртке из серой мешковины с ярким галстуком с узлом-пуговкой. Положения диссертации ― а шла предварительная защита ― являют откровенную пропаганду идей противостоящей школы, они излагаются докладчиком с раздражающей аудиторию уверенностью. Почему он отважился выступить в заведомо недоброжелательной аудитории? Ответ на некоторые "почему" пришел еще в ходе заседания: в работе докладчика использовались, и при том широко, материалы наших "горячих точек" ― коса находила на камень с принципиальной неизбежностью ― кто кого? Оставшиеся "почему" разъяснил мною дней спустя в беседе со мной докладчик.

― Для протокола, ― сказал он коротко.

― Заведомо отрицательного?

― Пожалуй, да.

Докладчик сидел в первом ряду, в полутора-двух метрах от меня. Поразительно спокойный профиль. Разве что волнение выдавал кадык, который исчезал, а появившись, долго оставался неподвижным, будто не находя ни места, ни возможностей иных разгрузить партию фраз ― контраргументов, сдобренных желчью и иронией.

― Кто еще? ― то был голос председателя, руководителя "проблемки". ― Слово просит Жунковский ― дадим? Пожалуйста, Жунковский...