Колыбель ветров

Так довелось мне впервые столкнуться с проявлением чувства собственного достоинства, сильно развитого у алеутов. Но это я уяснил себе позднее. Две женщины тайком от нас пробрались в дом и произвели там генеральную уборку. Алеуты не могли допустить, чтобы двое белых въехали в неубранное помещение, хотя бы и пустующее, и, чего доброго, заподозрили их в нечистоплотности. Нам ничего не оставалось, как переночевать в своих спальных мешках на полу в школе. Лофлин предложил нам питаться совместно, поскольку им все равно приходилось готовить на пятерых. Я охотно согласился, оговорив лишь, что мы внесем в общий котел свою лепту в виде нескольких коробок с пайками.

Сидя в тот вечер за большим обеденным столом в уютной квартире преподавателей, мы кое-что узнали о занятиях гарвардской группы. В нее входили молодые люди; за исключением доктора Александера и доктора Муриса, все они недавно закончили университет и работали над своими диссертациями в области антропологии. Их руководитель Лофлин интересовался главным образом составом крови алеутов как возможным ключом к определению их происхождения и расовой принадлежности. Доктор Александер был специалистом в области электрокардиограмм, которыми он пользовался для выявления сердечных заболеваний у алеутов. Доктор Мурис был дантистом. Его исследования в основном ограничивались полостью рта; он уже собрал порядочную коллекцию гипсовых слепков зубной полости обитателей Атхи. Гарн выполнял обязанности фотографа и в дополнение к этому изучал особенности кожи, волос и строения глаз алеутов. Лингвист Марш интересовался алеутским языком. Мы с Бобом сошлись на мнении, что они составляют содержательное общество. Вскоре натянутость между нами прошла, все смирились с тем фактом, что мы тоже будем работать в деревне.

На следующее утро Марш раздобыл для нас стол, пару стульев, керосиновую печку, и мы перекочевали на свою квартиру. Уборщицы неплохо потрудились: кругом все блестело, хотя еще не успело просохнуть и воздух был затхлый. Осмотрев расшатанную кровать и заплесневелый тюфяк, мы решили и в дальнейшем пользоваться своими спальными мешками, раскладывая их прямо на полу, но не сказали об этом Михи, которого еще раз поблагодарили за помощь.

И вот настал наш первый рабочий день в алеутской деревне. Мы старательно растолковали Михи, что хотим узнать, как алеуты используют растения, изучать их жизнь, питание, а также зависимость от даров моря и суши. Если Михи сможет все это объяснить односельчанам, тогда они не будут на нас обижаться за то, что мы суем нос в их дела. Он обещал. «Вы им нравитесь. Они помогут», — заверил он нас.

Выходя из новой штаб-квартиры нашей экспедиции, мы чуть не наткнулись на двух девушек алеуток, проходивших мимо дверей. Они пустились бежать, потом перешли на быстрый шаг, хихикая и оглядываясь, словно их застали на месте преступления.

— Надеюсь, Михи, что не все жители деревни будут бегать от нас, заметил я.

— Нет, нет, — успокоил он меня. — Сейчас они к вам еще не совсем привыкли и боятся, что вы станете над ними смеяться.

Случай с девушками был примером почти повсеместно распространенной среди взрослых алеутов боязни, как бы посторонние не подняли их на смех.

И тем не менее Михи был прав. Через несколько дней мы уже встречали на своем пути больше народу, а еще через некоторое время алеуты стали даже подходить и заговаривать с нами. И все же, пока мы жили в этой деревне, меня не покидало чувство, что за мной наблюдают из окна те, кто предпочитал удовлетворять свой интерес к нашим занятиям, оставаясь незамеченным.

Ночью, залезая в свой холодный спальный мешок, я хотел погасить свечу на подоконнике и оказался лицом к лицу с алеутским мальчиком, прижавшимся носом к оконному стеклу. Мы оба вскрикнули от испуга, и он тут же растаял в темноте.

Вскоре я убедился, что пока мы работали, к нам всегда кто-нибудь заглядывал в окна или же стоял под дверью, или вертелся поблизости. Трудно сказать, кто кого изучал с бульшим интересом — алеуты белых ученых или же последние алеутов.

ГЛАВА X

Боб и я поднялись очень рано. В доме было еще сыро и холодно после прошедшего ночью дождя. Мы наскоро оделись, едва ощущая тепло от керосиновой печки. Затем, схватив полотенца, мыло и зубные щетки, помчались, шлепая по лужам, сквозь холодный туман и моросящий дождь по грязной тропинке в школу умываться.

Там нас приятно обдало теплом, только гарвардцы израсходовали всю горячую воду титана, и нам пришлось довольствоваться холодной.

Марш был общепризнанным поваром экспедиции. Он уже хлопотал на кухне, стряпая завтрак на большой железной плите, пышущей жаром. Лофлин отодвигал в сторону книги и бумаги, разбросанные по длинному столу из вишневого дерева, стоявшему в столовой.