Колыбель за дверью

– Умница ты моя, – разулыбалась Наташа. – Ведь можешь, если захочешь… Я уехала, машина ждёт, – с этими словами она легко подхватила довольно увесистый пакет и умчалась. «А она сильная», – подумал Максим. – «И стойкая». На часах было восемь вечера.

А в половину девятого в помещении проката появился тот самый «сын», спрашивавший намедни о Радомире.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Максим. – Чем могу?..

– Здравствуйте, помните меня? – парень, не мигая, глядел на Максима.

– А-а, это снова вы? Ну как, нашёлся папа? – Картузов старался говорить спокойно и глаз не отводил, хотя внутри натянулся первой скрипичной струной.

– Нашёлся, тем же вечером. Да вот беда – умер папа. Сегодня, – верзила смахнул несуществующую скупую слезу. – А мне уезжать завтра, как на грех. Вот бегаю, решаю папины вопросы – ему-то уж никак. Это ваше? У отца в кармане лежала, – он протянул Картузову квитанцию проката. Максим посмотрел.

– Наша. Так Радомир Карлович – папа ваш? Какое несчастье! Ведь совсем ещё не старый. Инфаркт?

– Инсульт, – зло сказал верзила. Потом опомнился. – Я к тому, что он должен что-то? Не хочу, чтобы за отцом долги оставались.

– Вы не волнуйтесь. У нас же деньги его в залоге. Сто рублей. Вы хотите вернуть кассету?

– Да нет, бог с ней, раз залог у вас… А он ничего не оставлял? Может по рассеянности или сохранить?

– Что вы, – очень натурально удивился Максим. – Нам запретили хозяева любые вещи брать от клиентов, строго-настрого, иначе уволят. Терроризм, сами понимаете. А за вещами посетителей мы следим, чтоб не забывали, – Максим был очень убедителен.

Ясно, – протянул верзила. –Ладно, извините за беспокойство.

В это время, под звяканье открывшейся двери, показалась голова его напарника, как понял Картузов.

– Ну, что? – спросила голова.

– Иду, – хмуро отвечал «сын Радомира» и направился к выходу.

– И угораздило ж ему травануться, гаду, – донеслись до Максима последние слова напарника, перед тем, как дверь закрылась.

Максим понял – Радомир никогда не придёт. Он умер. Так и не дождавшись излечения. Умер от припасенного яда.

Без пяти минут девять к прокату подъехала белая девятка. Это было такси, в котором Наташа приехала за Максимом. Она зашла в зал, увидела его и всё поняла.

– Приходили?

Максим молча, кивнул.

– И что?

– Радомира больше нет. Он умер. Я случайно услышал их разговор – он отравился, сам.

Наташа помолчала, затем вздохнув, произнесла:

– Сурово всё. Чтобы заставить его отравиться должна быть веская причина.

– Боялся не выдержать, если начнётся допрос. Боялся, Проводник попадёт в руки компании, которая заходила сегодня. Он – человек ответственный. Раз так решил – другого выхода не было. Сильный человек. Жаль его, – Максим был по-настоящему серьёзен. Таким Наташа его ещё не видела.

– Ты решил, как быть дальше?

– Решу. Не сейчас. Наташа, мне не нравится, как эти люди себя ведут. Мне страшно за тебя. Опасаюсь, я навлёк на твою жизнь худшие неприятности, чем у тебя были до сих пор. Одно утешает – уедешь и будешь далеко от всего.

– Дурачок, – беззлобно подвела итог Наташа. – Закругляйся, поехали.

– Уже, – Максим поднялся и пошёл на выход за Наташей. – Не хочу думать об этом сегодня, подумаю завтра. Нам так мало осталось вместе.

По дороге домой, они сели рядом на заднем диване. Максим взял Наташину руку в свою, а она склонила голову на его плечо. И вот, чудо – все неприятности, проблемы, негатив, дурное настроение – отступили, забились в потаённые норы, развеялись. Стало тепло душе – они готовы были так ехать до самой Риги и обратно, но машина уже через семь минут затормозила у парадной.

А дома Максима ждал сюрприз перемен. Наташа молчала, как красный партизан на допросе, весь упаковочный мусор пребывал в месте, для оного предназначенном и внешне ничто новизны не предвещало.

Когда Максим разделся и переступил порог комнаты, Наташа, зашедшая раньше, включила свет, стояла посреди и громко пропела: «Па-ба-ба-бам!»

Он застыл удивлённый, ошарашенный новшествами, оглядывал преобразившуюся комнату, а в центре подбоченившаяся Наташа, водрузила на журнальный столик правую ножку и привздёрнула длинную юбку до середины бедра.

– Ну, как, – победно спросила она. – Нравится?

– Ты о ножке? – пошутил Максим. – Очень нравится, теперь ни о чём другом уже не думается.

– Маньяк, – ласково усмехнулась девушка и сняла ногу со стола. – Ты вокруг оглянись!

Нет слов, Наташка! Даже не стану сетовать по растраченным средствам – знаю, обидишься. И когда ты успела?..

– А шторы как, нравятся? А это? – и Наташа плюхнулась на диван, поджав ноги и оголив при этом округлые коленки, а руками оглаживая толстое покрывало. У Максима заныло…

– У тебя бездна вкуса, хозяюшка.

– Ты взгляни на спальню, ещё не всё видел, – ей хотелось, чтобы Максим охватил всё сразу и всем тотчас восхитился.

– Ну, ничего же себе, буревятнички, – поразился Максим, а Наташа при этом хитро потупилась. Он понял, это ещё не всё и раздвинул дверцы шкафа. На него смотрела куча обновок, привыкая к хозяину, а он смотрел на них, непривычный к таким дорогим вещам, стесняясь их и чувствуя неловкость.