— Спорим, — говорю я: — На два бакса.
— Боже мой, — с заднего сиденья раздается голос Хлоя, она громко вздыхает: — Теперь, когда мы окончили среднюю школу, может, мы не будем заниматься такими глупостями?
Джесс ее игнорирует, хватает колу Зип, сжимает ее в ладони, сгибает запястье и высовывает руку из окна. Она щурится, поднимает подбородок и затем, одним плавным движением вскидывает руку и выпускает колу Зип. Она описывает дугу над нашими головами и машиной. Мы наблюдаем, как она вращается в воздухе, рисуя идеальную спираль, пока с шумом не исчезает в мусорном баке.
— Невероятно, — говорю я Джесс. Она улыбается мне. — Я никогда не могла понять, как тебе это удается.
— Теперь мы можем ехать? — спрашивает Хлоя.
— Как и все остальное, — говорит Джесс: — Все дело в запястье.
«Местечко», где мы всегда начинаем наш вечер, на самом деле принадлежит Хлое.
Когда она была в третьем классе, ее родители разошлись. Отец уехал из города с новой подружкой, продав большую часть своего имущества, которую он нажил, пока работал проектировщиком.
Он оставил только один участок, за городом возле нашей средней школы, покрытое травой поле, где не было ничего, кроме батута, который он купил Хлоя на ее седьмой день рождения.
Мама Хлои быстро выставила батут с заднего двора — он не подходил к ее саду в английском стиле, с фигурными кустиками и каменными скамейками — в итоге он оказался на том поле, заброшенный до тех пор, пока мы достаточно не подросли, чтобы водить машину, и нам не понадобилось наше собственное место.
Мы всегда сидели на батуте, который был установлен посреди пастбища, где открывался лучший вид на небо и звезды.
Батут все еще достаточно упругий, чтобы при резком движении кого-то одного подпрыгивали все остальные.
Об этом следовало помнить, если ты собирался что-нибудь налить.
— Осторожно, — сказала Хлоя Джесс, ее рука подрагивала, пока она наливала ром в мою колу Зип. Это была одна из тех маленьких бутылочек, которые раздают во время полета. Ее мама постоянно приносила такие с работы домой.
Их домашний бар выглядел так, словно был сделан специально для лилипутов.[7]
— Ой, успокойся, — отвечает Джесс, скрещивает ноги и опирается на свои ладони.
— Вот всегда так, когда Лиссы нет, — ворчит Хлоя, открывая следующую бутылку для себя.
— Невозможно сбалансировать вес.
— Хлоя, — говорю я: — Расслабься.
Я делаю глоток колы Зип, теперь разбавленной алкоголем, чувствую вкус рома и чисто из вежливости предлагаю Джесс.
Она никогда не пьет, никогда не курит. Всегда за рулем.
Она долгое время играла роль матери для своих братьев, и теперь также ведет себя с нами.
— Приятный вечер, — говорю ей я, она кивает. — Сложно поверить, что все позади.
— Слава Богу, — говорит Хлоя, вытирая рот тыльной стороной ладони.
— Давай выпьем за это, — я наклоняюсь, чтобы чокнуться своим стаканом с ее крошечной бутылочкой.
Затем мы просто сидим, притихшие, вокруг ни звука, только стрекот цикад на деревьях.
— Это так странно, — наконец заявляет Хлоя: — Я совсем не чувствую разницы.
— Что? — спрашиваю я.
— Всё, — говорит она: — Я хочу сказать, разве не этого мы все ждали? Средняя школа закончилась. Вроде все в новинку, но такое чувство, что все по-старому.
— Это потому, что еще ничего не началось, — отвечает ей Джесс. Она запрокидывает голову и смотрит на небо над нами.
— К концу лета все будет по-другому. Потому что так и будет.
Хлоя достает из кармана куртки еще одну маленькую бутылочку — на этот раз джин — и открывает ее.
— Ждать отстойно, — говорит она, делая глоток: — В смысле, ждать начала чего бы то ни было.
Раздается гудок клаксона, громкий, а затем затухающий, как только машина проезжает по дороге, находящейся у нас за спиной.
Есть одна замечательная вещь, относительно «Местечка»: ты можешь слышать все, но тебя не видит никто.
— Сейчас просто переходный момент, — говорю я: — Время пролетит быстрее, чем ты думаешь.
— Надеюсь, — отвечает Хлоя, и я опираюсь на локти, опрокидывая голову назад, чтобы посмотреть на небо. Оно розоватое, с красными прожилками.
Именно в это время суток сумерки сменяются полной темнотой.
Такое чувство, что мы все время ждем здесь наступления ночи. Я ощущаю, как батут покачивается вверх и вниз в такт нашему дыханию, то понемногу приближая, то отдаляя нас от неба, в то время как его цвета медленно тускнеют, и начинают показываться звезды.
К тому времени, как мы добираемся до Бендо, уже девять часов и я чувствую легкое опьянение.
Мы подъезжаем, паркуемся и смотрим на вышибалу у двери.
— Великолепно, — говорю я, опуская козырек, чтобы проверить макияж. — Это Родни.
— Где мое удостоверение? — спрашивает Хлоя, роясь в куртке: — Боже, оно же только что было здесь.
— Может в лифчике? — я поворачиваюсь к ней. Она моргает, засовывает руку в рубашку и достает его.
Хлоя все хранит в лифчике: удостоверение, деньги, запасные заколки. Она ловко достает их, словно фокусник вытаскивает четвертак из твоего уха или кроликов из шляпы.
— Бинго, — говорит она и засовывает его в передний карман.
— Как стильно, — язвит Джесс.