Колыбельная

К счастью, среди нас еще оставался один здравомыслящий человек, попросту зажавший мне рот ладонью. Я немедленно потеряла мысль и нахмурилась: рука оказалась ледяной, со светло-фиолетовыми от застоявшейся крови ногтями. Как еще не отнималась только?

— Тиша хочет сказать, — невозмутимо изрек Лют, не отнимая ладони, — что вариант с переговорами на данный момент представляется наиболее приемлемым.

Хотен хмуро посмотрел на его руку, но сдержался. Особист убрал ладонь сам, убедившись, что я не собираюсь бросаться на каждого, кто рискнет задать глупый вопрос.

Ладно. Не такой уж глупый. Но наболевший.

— Третья не понимает, с какой целью мы пытаемся достучаться, — сформулировал, наконец, проблему ревизор. — Считает нас слишком незначительными, чтобы прислушиваться. Я доложу начальству и подам прошение, чтобы меня временно причислили к исследовательскому центру.

— Ты уверен? — уточнила я. — Пока о тебе не знают наверху…

Ревизор усмехнулся и скрестил руки на груди. Выглядело, как всегда, внушительно.

— До зимы меньше пяти месяцев. Я бы, может быть, и сделал вид, что не имею никакого отношения к этой истории с магией, но, если исследовательский центр не покажет результаты в ближайшее время, плохо будет всем. Проводить ревизии ледяной пустыни — удовольствие ниже среднего. Да и отдел по особым поручениям, насколько я понимаю, уже начал рыть носом в моем направлении, так что в моих интересах прийти тогда, когда я еще могу ставить условия.

Я обескураженно кивнула, признавая его правоту. Ревизор допил ромашковый настой, сердито тряхнул головой и поднялся на ноги.

— Мне нужно ехать обратно. Заявление о переводе полагается подавать лично.

Оставив Люта подбрасывать дрова в буржуйку, я проводила Хотена до дверцы купола, где и попыталась неловко извиниться за произошедшее. Но слушать меня никто не стал; ревизор, может быть, и злился, но понимал, что ни о каком заражении магией я на тот момент и помыслить не могла. Как и он сам.

Мне оставалось только вернуться в домик и, наконец, задать вопрос, занимавший меня с самого начала вечера:

— Что ты с собой сделал?

Лют сидел совсем близко к буржуйке, где вовсю полыхало; воздух над печкой разогрелся до такой степени, что колыхал развешенные над ней полотенца. От моего вопроса особист на мгновение замер — а когда повернулся ко мне, то на его лице отражалось только искреннее удивление.

Я не стала дожидаться продолжения концерта.

— Ты пропал на несколько дней, сидишь в натопленном доме, не снимая парку, и у тебя ледяные руки. Надеюсь, ты не оставил где-нибудь шпильку?

Вместо ответа Лют задрал свитер, продемонстрировав торчащее из-за ремня деревянное облачко, и подначивающе улыбнулся.

— А просто замерзнуть я не мог, по-твоему? На улице минус сорок три, между прочим!

Я смерила выразительным взглядом расстояние от его коленей до раскаленной буржуйки. Не то чтобы я могла похвастаться идеальным глазомером, но больше полуметра там точно не было.

— Что ты с собой сделал? — повторила я.

Особист устало вздохнул и, вытащив из рукава парки правую руку, оттянул вниз горловину форменного свитера.

Сначала я даже не поняла, в чем дело. Показалось, будто черные нити форменной одежды зацепились за что-то, вызвав неслабое раздражение на коже. Потом, когда Лют оттянул свитер сильнее, я наконец рассмотрела оскаленную морду и когтистые лапы, аккуратно прикрытые прозрачной заживляющей пленкой.

На плечо особиста карабкался чернильный дракон — похожий на тех, что изображали на иллюстрациях к эльфийским легендам.

— Надо же, у тебя все-таки есть зубы! — удивленно сообщила мне Беляна.

От нее сильно пахло табаком и слабо — морозом, от Тайки — наоборот, и я, сморщив нос, вытряхнула собаку из комбинезона, никак не комментируя заявление особистки.

Положим, о том, что без разговоров выставила Люта вон, я уже жалела: по-хорошему, следовало сначала дождаться возвращения Беляны, а уж потом выгонять и без того замерзшего человека на мороз. Но мысль о милосердии пришла только с четверть часа спустя, когда особистка возвращалась с прогулки, а ее сменщик докуривал вторую сигарету, и звать его обратно не позволяла гордость.

Да он и не настаивал.

— Ты же понимаешь, что утром он все равно вернется? — поинтересовалась Беляна, снимая форменную парку.

— Понимаю, — вздохнула я. — Но к утру я как раз остыну и буду готова его выслушать.

Тайка издала какой-то странный тонкий звук и лизнула меня в нос, с виноватым видом вильнув хвостом. Я фыркнула, привычно вытерла облизанное о плечо и принялась снимать с нее кроссовки.

Беляна понаблюдала за этой идиллией — а потом все-таки открыла рот.

— «Готова выслушать»? Ты считаешь, что взрослый, самостоятельный мужик, на минутку, агент отдела МагКонтроля по особым поручениям, должен оправдываться перед тобой за то, что сделал себе татуировку? Ты ему кто?