Колыбельная белых пираний

Все эти люди, пытавшиеся научиться у Ольги Юрьевны английскому, были невероятно бестолковыми. И невероятно прилежными. Все они хотели уехать за границу, в основном в никуда, но чтобы потом обязательно «чего-нибудь где-нибудь добиться». Возможно, даже ка кого-то немыслимого успеха. Ну или хотя бы «стабильной жизни». Потому что «незачем терять зря время в этом захолустье». Чтобы как-то приблизить свой вожделенный успех, они таскались на курсы три раза в неделю. Вечером, после работы, – позеленевшие от усталости, с темными кругами под глазами. Либо в субботу днем, в свой священный выходной. Они притаскивались и старательно выполняли все-все задания. Затем получали обратно свои листочки – покрасневшие, израненные ручкой Ольги Юрьевны, – и так же старательно все переписывали. При этом Вера понимала, что дальше уровня А2 они вряд ли когда-нибудь продвинутся, несмотря на все свое упорство и жгучее желание уехать. Вере иногда становилось их мучительно, невыносимо жаль; ей даже порой хотелось пойти в УФМС и слезно умолять сотрудников никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавать ее одногруппникам загранпаспортов. Чтобы бедняги не мучились, не изводили себя напрасными стараниями и не пытались прорваться к новой, еще более изнурительной боли. Ведь что, как не боль, ожидало их в тревожной иноязычной неизвестности: по ту сторону аудитории Ольги Юрьевны, за пределами привычно теплой желейной пустоты собственных иллюзий?..

Сама Вера тоже не слишком улучшила свои знания английского за три месяца, проведенные на курсах. Зато встретила будущего мужа. Произошло это спустя две недели после начала занятий, когда Вера перед очередным уроком зашла в офис – сделать ксерокс страницы учебника. Круглой мелированной Алины, «правой руки основателя курсов», в тот раз не было. Зато был сам основатель. Поднял на Веру бутылочно-зеленые глаза и вежливо поздоровался.

– Вы уж извините за беспокойство, – сказала Вера, аккуратно разглаживая нужную страницу. – Я так пока и не купила учебник, делаю ксерокс каждый раз.

– Вам разве Ольга Юрьевна не раздавала учебники?

– Раздавала, но мне не хватило.

– Как это – не хватило? – удивленно и немного встревоженно спросил он, распрямляя плечи. – У нас всегда хватает пособий для учеников.

– Но не в этот раз. Ничего страшного. Мне просто надо сходить в «Бук Плюс», купить самой. Но я так пока и не сходила.

– Подождите, у меня для «Бук Плюса» есть скидочный купон, тридцать процентов или даже сорок… – неожиданно суетливо заговорил основатель курсов и полез в кошелек.

От резкого, почти судорожного движения содержимое кошелька рассыпалось по светло-ореховому офисному столу. Перед Вериным взглядом возникла целая груда визиток, наклеек из супермаркетов, чеков, купонов, транспортных карточек, сложенных театральных билетов с оторванными «контрольными» краями, рекламных флаеров, календариков с изображением подсолнухов и снеговиков. Вера сразу вспомнила, что такая же трогательная, немного старческая привычка хранить в кошельке кучу бумажного хлама была у тети Лиды. Та не выбрасывала ничего. Даже выцветшие билетики на автобус (необязательно «счастливые») или древние, давно недействительные расписания электричек. Потому что выбрасывать было «как-то неловко». И теперь эта нелепая трогательность словно ожила в лице руководителя Вериных языковых курсов.

А особенно тронуло Веру то, с каким неуклюжим, порывистым смущением он тут же принялся собирать свои рассыпанные бумажные богатства. Будто сразу стало ощутимо, что внутри у него, под ординарной внешностью неприметного офисного сотрудника, бежит по сосудам тоненький теплый ручеек, наполненный множеством крошечных рыбок – невыносимо хрупких и безобидных. И от созерцания этой неловкости в Вере словно что-то со звоном лопнуло и начало душисто распускаться.

– У меня на даче был такой же календарик с подсолнухами, только побольше, – зачем-то сказала она.

Это было почти правдой: у тети Лиды над плитой действительно висел календарь с подсолнухами, но не совсем такой же.

А скидочного купона «Бук Плюс» среди рассыпанного добра так и не оказалось.

Это хрупкое трогательное тепло внутри Кирилла с тех пор ощущалось при каждой встрече. Когда он заходил в аудиторию, что-то вполголоса говорил Ольге Юрьевне и как-то растерянно, почти беспомощно сводил брови; когда пил в коридоре кофе из автомата – маленькими, быстрыми, словно вороватыми глотками. И когда подкармливал дымчато-серых и без того явно сытых котиков, обитающих возле здания курсов. Высыпа́л перед ними сухие подушечки из специально купленных серебристо-желтых пакетов. Либо выкладывал склизкие кусочки консервов. Котики смотрели на предлагаемые им лакомства высокомерно, почти презрительно, и Кирилл казался гораздо более уязвимым и нуждающимся в опеке, чем они.