Колыбельная для брата

Потом он заморгал и отвернулся, и Кирилл его пощадил, не стал смотреть. Ведь у Чирка не было зелёного павиана Джимми.

— Поехали! — сказал Кирилл Женьке и с ходу взял скорость, чтобы проскочить брод. Хотя совсем рядом был мост.

Поднявшись на улицу Грибоедова, Кирилл и Женька пошли пешком. Женька неуверенно поглядывала на Кирилла. Наконец спросила:

— Ты считаешь, что это правильно?

— Да, — сказал Кирилл. — Считаю. А ты нет?

— Я… не знаю. Получается, что мы с ним заодно.

— Почему заодно? Он деньги отдаст… А тащить его к Еве или к директору на допрос я не обязан. А тебе что, хотелось?

— Ну, что ты… — прошептала Женька. — Но я думала, что надо.

— Не надо… Не могу я, Женька, — вдруг признался Кирилл. — Он идёт такой понурый… Будто по правде преступник. Ещё бы руки за спину заложил — и совсем.

— Руки он не мог, он велосипед вёл, — тихо сказала Женька.

И Кириллу показалось, что она всё поняла.

— Может быть, так и надо, — раздумчиво сказала Женька. — И Чиркову лучше, и всем. А то такое пятно на отряде…

— Вот вторая Евица-красавица, — усмехнулся Кирилл. — Вам бы универсальный пятновыводитель купить в химчистке.

— А что, разве я неправильно говорю?

— На чём пятно, ты сказала? — переспросил Кирилл.

— На всём отряде.

Кирилл посмотрел на неё сбоку и медленно, отчётливо сказал:

— Нет никакого отряда. Неужели ты не понимаешь?

Нет, она не понимала. Она очень удивилась.

— А что… есть?

— А ничего. Просто тридцать семь человек и Ева Петровна Красовская. Отряд — это когда все за одного. А у нас? Одного избивают, а остальные по углам сидят.

— Зря ты так, — примирительно сказала Женька.

— Нет, не зря. Почему никто не заступился? Ну, за меня и за других, на кого зря наклепали, — ладно…А за Чирка, когда его Дыба мучил?

— Не знали же…

— А почему не знали?

— Но он же не говорил.

— А почему не говорил?

— Ну… я откуда знаю?

— Знаешь. Потому что бесполезно было.

— Почему?

— А потому что боимся. Потому что шпана сильнее нас… хоть мы и гордость школы, правофланговый тимуровский отряд. Ура-ура! Зато у нас на смотре строя и песни первое место! За шефство над старушками благодарность. За вечер немецкого языка — премия…

— Ну чего ты, Кирилл… — жалобно сказала Женька — Разве это плохо?

— А помнишь, весной Кубышкин с синяками пришёл? Его парни на хоккейной площадке излупили, просто так, ни за что. Кто-нибудь сказал, что надо заступиться? Хоть что-нибудь сделали? Одни охали, другие смеялись…

— Ты тоже смеялся.

— Нет, — сказал Кирилл. — Тогда я уже не смеялся. Но я тогда ещё боялся многого…

— А… сейчас? — осторожно спросила Женька.

— А сейчас всё равно… — усмехнулся он.

— Что всё равно? — удивилась Женька.

— Всё равно, боюсь или нет, — спокойно объяснил Кирилл. — Так, как Чирок, я бояться всё равно не буду. Потому что он один, а у меня друзья есть.

— Да? — быстро спросила она и опустила глаза.

— Да… — сказал Кирилл, не поняв её. И повторил: — А Чирок один.

— И поэтому ты его пожалел?

То ли насмешка, то ли пренебрежение почувствовалось в Женькином вопросе. А может быть, Кириллу это показалось. Но ответил он сердито:

— А кто придумал, что человека нельзя пожалеть? Если один раз человек не выдержал, разве его нельзя простить?

— Ну почему? Можно…

— И дело не только в Чирке. Ещё мать у него…

— Я понимаю.

— Ничего ты, Женька, не понимаешь, — сказал Кирилл. — Потому что у тебя нет брата.

— Я же не виновата, что нет, — ответила она почти шёпотом.

— Да ты не обижайся.

— Я не обижаюсь, — сказала она обрадованно. Они посмотрели друг на друга и разом улыбнулись.

— Про Чирка — никому, — предупредил Кирилл.

Женька торопливо кивнула несколько раз. Потом спросила:

— А твоему Антошке сколько месяцев?

— Три с половиной.

— Славный такой… И так песни слушает… Кирилл, а откуда та песня? Ну, которая «Колыбельная»… Она же не колыбельная в самом деле.

— Так, просто песня… — небрежно сказал Кирилл. И сразу вспомнил тот котёл из ветра и волн и вырастающую на глазах гранитную стену с дурацкой надписью: «Ура, Маша, я твой», и Митьку-Мауса, пружинисто сжавшегося у бушприта…

Глава 9

— Боимся, братцы? — спросил Саня Матюхин. Тихо спросил, без обычной взрословатой нотки.

— Будто ты не боишься, — заметил Валерка.

— Есть маленько, — согласился Саня.

— Я тоже… маленько, — со вздохом сказал Митька-Маус.

Остальные промолчали.

…Когда в тросах стоячего такелажа начинает ровно и тонко свистеть ветер, это значит — сила его достигла шести баллов. На мачтах спортивных гаваней поднимают чёрные шары: сигнал, что парусным шлюпкам и яхтам не следует соваться на открытую воду. Конечно, случается парусникам ходить и при таком ветре, и покрепче, но дело это связано с риском. Всё тут зависит от умения экипажа и надёжности судна.

Сейчас ветер не свистел, а выл, троса гудели, а по озеру шли рядами пенные валы.