Колыбельная для двоих

Через раздвижные стеклянные двери в комнату пробивались длинные полосы солнечного света; лучи, в которых плавала летняя пыль, рассеиваясь, придавали помещению неземное, таинственное сияние. Неуверенные и озадаченные, люди продолжали переваривать услышанное, за исключением Марии, которая сидела с умиротворенным выражением лица, защищавшим ее от суровой реальности.

Терзания отца Криспина были самыми тяжелыми, так как в отличие от остальных, которые искали в своих сердцах силы, чтобы принять научную теорию Вэйда, священник делал обратное.

— Теперь вы знаете, — сказал после некоторой паузы Джонас, — что никакого проступка не было совершено. Мария говорила правду.

Люссиль благодарно посмотрела на доктора, но заставить себя посмотреть на дочь она по-прежнему не могла. Затем она попыталась улыбнуться Теду, признание этой теории принесло всем некоторое облегчение.

— Когда ребенок родится, — сказал Джонас, собирая бумаги, — я смогу подтвердить все это парой простых диагностических тестов…

— Нет, доктор.

— Эти тесты не опасны, миссис Мак-Фарленд. Я всего лишь возьму на анализ кровь, чтобы изучить генетический состав крови ребенка, и образец кожи, чтобы пересадить его от младенца к…

— Дело не в опасности или безопасности тестов, доктор Вэйд, — сказала Люссиль, вставая, — мы решили не оставлять ребенка.

Джонас уставился на нее.

— Мы все тщательно взвесили и обсудили, доктор Вэйд, — сказал Тед, также вставая, — и решили, что будет лучше для самой Марии отдать ребенка на усыновление.

Джонас посмотрел на Марию, чье лицо сохраняло поразительную невозмутимость, затем снова перевел взгляд на Люссиль. Он ощутил, как в нем поднимается чувство паники, и быстро подавил это чувство.

— Вы точно решили? Еще очень рано. Отлучение от матери может нанести ребенку психологическую травму…

— Я вынужден согласиться с Тедом и Люссиль, — сказал отец Криспин, — Марии всего лишь семнадцать лет, какая из нее мать, если она даже школу еще не закончила? Ребенку будет гораздо лучше в приемной семье, где его воспитают в любящей и здоровой атмосфере.

Джонас начал судорожно искать аргумент, чтобы отговорить Мак-Фарлендов от этого шага, но не смог найти ничего, кроме истинной причины — истины, которую он не мог озвучить: он не сможет закончить свое исследование и написать статью, если они отдадут ребенка на усыновление. Чтобы закончить статью и опубликовать свою теорию, ему нужны будут результаты генетических тестов и пересадки кожи. Усыновление ребенка разрушит все его планы. К тому же, если ребенка отдадут в другую семью, будет крайне неэтично обнародовать имя настоящей матери или странные обстоятельства его рождения. Он уже договорился с доктором Норбертом, пластическим хирургом, о проведении пересадки кожи.

— Что ж, — сказал он, застегивая портфель и вставая, — у вас еще будет время подумать. Уверен, вы измените свое решение. — Он бросил взгляд на девушку, сидевшую на оттоманке. — Я не думаю, что Мария захочет расстаться со своим ребенком. — Он с надеждой взглянул на нее, но она, казалось, не слышала его слов. — Как бы там ни было, через несколько недель я сделаю рентген и буду продолжать внимательно следить за ее состоянием.

Они подошли к входной двери и шагнули в полуденный зной. Натан Холленд, радостный от того, что с его плеч свалилось бремя ответственности, пожал руку Теду, а Майк, все еще раздумывая над услышанным, обнаружил, что не может смотреть на Марию. Вместо любви и искренней преданности, которую он когда-то испытывал к ней, Майк чувствовал странный благоговейный трепет, любопытство, смешанное с долей страха. И хотя он не мог позволить себе даже подумать о Марии как о «природной аномалии», Майк Холленд вдруг осознал, что больше не испытывает к Марии Анне Мак-Фарленд влечения.

Отец Криспин ушел ужасно рассерженный, и на то было две причины: во-первых, все поверили Вэйду, а во-вторых, у доктора было больше влияния, чем у него, священника. Еще один симптом…

Когда закрылась дверь, гости разъехались по домам, а Мария ушла к себе в комнату, Люссиль прильнула к мужу и положила голову ему на грудь.

— Ох, Тед, даже не знаю, что мне делать: радоваться или пугаться еще больше.

Глава 15

Душной августовской ночью, когда вся Тарзана спала крепким сном, в доме священника из церкви Святого Себастьяна мерцал свет. Отец Криспин, работавший при свете одной лампы и потягивавший время от времени бренди, пытался писать завтрашнюю проповедь, но ничего у него не получалось.

В последнее время многие из его прихожан выражали крайнюю озабоченность в связи с политикой нового Папы Римского, ратовавшего за объединение христианских церквей, и опасались грядущих перемен в Церкви. Ультраконсервативная митрополия Лос-Анджелеса относилась к перспективе созыва Второго Ватиканского собора с осторожностью, и нельзя было отрицать тот факт, что перемены были уже не за горами. Отец Криспин решил использовать свою воскресную проповедь, чтобы ответить на вопросы прихожан, но пытался избежать в ней высказывать свои собственные мысли.