Колыбельная для жизни

Виолетта потёрла виски, закрыла глаза, снова открыла, сейчас всё исчезнет! Нет. Перед ней всё та же пышногрудая, красивая женщина. Пронзительный взгляд, родинка над верхней губой, темно-синее бархатное платье с огромным декольте, кружева еле грудь удерживают. Авдотья? Бриллиантова? В точности купчиха с картины Кустодиева, самовара с котом не хватает,подумала Виолетта. За спиной раздалось «мяу», писательница вздрогнула.

С жидкостью чайного цвета в граненом графинчике явилась Фрося. Авдотья, шелестя юбками, уселась в кресло, повелительно махнула Виви ручкой. Как заколдованная, Виолетта опустилась на пуфик рядом. Фрося выставила блюдо с телятиной, холодец из заячьих ушек, каперсы и вазочку чёрной икры.

– Тащи самовар! – приказала Авдотья, – Фроська, дура, где рюмки?

Из-за занавеса,с огромным самоваром, выплыла вторая девушка. Черные глаза да пар, Виви вздрогнула, это сон?

– Пашка, где была? – Авдотья прищурилась, – Весь деньне дозваться, всыплю-таки!

Пашка бровью не повела, опустила самовар на стол и обернулась на Виолетту. Виви ущипнула себя. До чего на Веру Виссарионовну похожа! Фрося выставила двекрохотные рюмочки и налила коньяку. Виолеттарасширила глаза. Рюмки? Её! Авдотья заметила.

– Слюнки текут, оно и понятно.

– Мои рюмки… – Виви показала пальцем.

– Рюмки, как рюмки. Девушка, да, ты в себе ли?

– Я купила их в Ницце, в апреле, на блошином рынке…

Фрося, Дуся и Паша рассмеялись. Авдотья шикнула.

– Так ты и в Ницце была? Это та, что в четвёртом веке до нашей эры греки основали? Читали Тютчева. Грамотные. О, этот юг, о, эта Ницца!

– Да, там. На блошином рынке… в понедельник. По краю каёмочка золотая, смылась в посудомоечной машинке, а здесь– золото!

Фрося покрутила у виска, Паша подмигнула.

– В Ницце значит. Уж не на «Штандарте» ли с Царём батюшкой ходила?

Девушкирассмеялись.

– А где остальные? – Виолетта показала на рюмки.

– Кто остальные? – не поняла барыня и оглянулась по сторонам.

– Побились, – встряла Фрося.

– Пошла вон! Совсем вас распустила, – прикрикнула Бриллиантова.

– А что неправду говорю? – обиделась Фрося, – На Ваших именинах всёи побили, в стены кидали, проверяли, бьются, аль нет? Одна пара только и выжила.

Авдотья бросила в прислугу куском телятины. Виолетта подумала, я сошла с ума или схожу?

И вдруг всё исчезло. Писательница стояла посреди своей гостиной в три окна и хлопала глазами. Спохватилась, побежала, осмотрела комнаты, увидала свою голубую дверь и облегченно выдохнула.

– А это что?!

Поднос с телятиной, икрой, каперсами, двумярюмками с блошиного рынка Ниццы стоял на подоконнике. Виолетта схватила рюмку и стала рассматривать. Золото! Не отмыто в посудомойке? Она взялась за кусок телятины, понюхала.

– А, так это строители вчера!

Ага, три узбека и прораб ели доширак… И воду из крана пили.

– Ви врач? – на ее недоумение – «есть же питьевая из бутыли».

Это не мои рюмки, я свои еще не распаковала! Виви схватилась за голову.

Не будем забывать, она писательница. А они все немного нездешние.

– Побегу к Цветочку, всё ей расскажу.

Подруга Виви жила в соседнем подъезде того же дома номер восемь, по улице Пушкинской. Это очень заразительно покупать квартиры в Центре, в Oldtown, поверьте. Обе с приветом, им есть о чем поговорить.

– Что это ты так запыхалась? – Жизель лила воду в засохшую герань, – Йогой надо, милая, заниматься, пробежки плюс.

Цветочек считала себя опекуншей писательницы, хотя была младше Виви на два года.

– У меня сейчас видение было, я стукнулась головой и увидала Авдотью Бриллиантову.

Надо сказать, перед покупкой квартир наулице Пушкинской, подруги тщательно изучили историю. Читай, подноготную. Вот что выяснили.Домом, с середины девятнадцатого века и почти до самой революции, владела семья Бриллиантовых. Филипп Модестович, богатей и заводчик, уважаемый в Ростове-на-Дону, за дела брался с размахом, из всего извлекал прибыль.

Город насчитывал четырнадцать улиц, шесть продольных, восемь поперечных и шестьдесят безымянных переулков. На одной из шести продольных, Кузнецкой (будущей Пушкинской), и стоял дом номер восемь. Улица разрасталась, как грибы в дождь. А в семье Филиппа Модестовича всё ждали и ждали жениха для единственной дочери Наташи. Дурнушка из дурнушек, гласило предание.

Наташа засиделась в девках. К миллиону приданного Филипп Модестович добавил ещё двести тысяч, да всё без толку. Бриллиантов время-то своё опережал, но тут был совершенно бессилен, Наташа чахла, как герань на подоконнике у Цветочка.

– Как тебя Авдотью видела, платье синее, бархатное, до пола, сама широкая, красивая. А служанкаеё – Фрося, подозрительно на нашу соседку похожа. И вторая…

– Ты может, съела чего, Виви? – подруга вздохнула, – История историей, а голова на плечах должна быть, – отрезала Цветочек (по имени Жизель).

– Что же делать? – бормотала Виви себе под нос уже на улице, – Квартира вся в старинной мебели, а у меня одна икеевская кровать, стол, плетеное кресло да пару стульев.

Жизель ей не поверила. Хоть они обе с приветом, ноприветы разной категории бывают.

Глава 2