Колыбельная виски (ЛП)

Такой простой и в то же время милый жест. Забота. За исключением бабушки, я не привык к такому от других людей. Поднимаюсь со стула и подхожу к ней, взявшись за стойку. Меня что-то притягивает, словно гравитация. Что-то такое знакомое. Что-то в ней есть такое, что это кажется правильным, хотя я знаю, что разрушу ее.

Прядь ее волос выбилась из пучка, и я заправляю её за ухо, намерено проводя пальцами по ее подбородку. Такие маленькие прикосновения только заставляют меня хотеть большего.

Она робко опускает взгляд, и нежнейший румянец окрашивает ее щеки. И именно эта невинность заставляет мой желудок сжаться. Большинство девушек, которых я встречал — большинство девушек, которые интересовались мной — были раскрепощенными. В сексуальном плане…

— Им не потребуется много времени, чтобы понять, что происходит. Она живет с тобой? — спрашивает Ханна, доставая из кармана ручку.

— Нет…

— Ты заботишься о ней?

— Ну, мы вроде как заботимся друг о друге.

На ее губах появляется нежная улыбка, и мне почему-то кажется, что она пытается что-то доказать самой себе. Она щелкает ручкой, открывая и закрывая ее, пока взгляд скользит по моему лицу, останавливаясь на моих губах.

— Я знала, что ты не такой плохой.

— Иногда даже плохие мальчики могут любить своих бабушек.

Ханна смеется, продолжая щелкать ручкой.

— Наверное.

Мы стоим так в тишине некоторое время, и пока она беспокойно переминается с ноги на ногу, я могу думать только о том, какими мягкими будут ее губы на моих.

— Ну, я должна пойти проверить других моих пациентов... — Ханна сует ручку в карман и направляется к двери, еще раз оглянувшись, прежде чем проскользнуть в щель.

Вот дерьмо.

Тру руками лицо. Я всегда представлял, что именно такую девушку смогу полюбить, и почти уверен, что это ужасная новость для нас обоих.

Бабушку выписали в десять утра следующего дня, и в следующий понедельник она должна обратиться к неврологу. Она сказала, что не вернется, но все, что мне нужно было сделать, это пригрозить, что больше не повезу ее в церковь, и та согласилась.

— Не трать зря энергию, — ворчит бабушка, когда я включаю свет в гостиной. — И я не инвалид, Ной.

Бабушка шаркает мимо меня прямо на кухню. Тяжело вздыхаю, прежде чем плюхнуться на диван. Я чертовски устал от того, что провел в больнице всю ночь. Слышу, как открывается дверца шкафа на кухне и звякает посуда.

Бабушка входит в комнату со стаканом виски в руке и плюхается в кресло. Она приподнимает седую бровь и поднимает бокал в тосте.

— Эти доктора ничего не смыслят. — Затем выпивает виски. — Виски и молитвы. Это все, что мне нужно.

Все, что я могу сделать, это покачать головой.

Кивнув, она ставит стакан на столик и со стоном откидывает подставку для ног.

— А теперь оставь меня в покое, я немного отдохну. Эти ужасные больничные койки, спишь как на мешке с картошкой. — Она закрывает глаза и складывает руки на животе. — Иди.

Застонав, поднимаюсь с дивана и направляюсь к двери.

— Я оставлю тебя в покое, но сегодня я останусь здесь на ночь.

— Прекрасно, — ворчит она, устраиваясь поудобнее в кресле.

Солнце нагревает мою кожу в ту же секунду, как я ступаю на старое крыльцо. Вдыхаю сладковатый аромат кустарников. В Алабамском лете есть что-то спокойное и размеренное. Сколько бы мне ни было лет, стоя на этом крыльце и глядя на поля, я чувствую себя ребенком. Звуки и запахи вызывают чувство ностальгии. Когда ты ребенок, у тебя все еще есть то, что называется «надежда», у тебя есть мечты. Ты думаешь, что можешь все. И за то время я бы сейчас заплатил хорошие деньги.

12 ХАННА

Меня будит припев песни «Живя молитвами», и хотя я люблю голос Джона Бон Джови, это совсем не то, что я хотела бы услышать — смотрю на синие цифры на часах — в час ночи.

Ворча, нащупываю на тумбочке звонящий телефон. Имя Бо светится на экране, и мое сердце падает в желудок.

— Ты в порядке? — выпаливаю я, уже свесив ноги с кровати и ища ногами какую-нибудь обувь.

— Ты можешь приехать за мной? — бормочет он невнятно. — Пожалуйста, Банана.

О, прозвище. Он пьянее Кутера Брауна.

Вздыхаю, пытаясь успокоить, свой бешено бьющийся пульс.

— Где ты находишься?

— Не знаю, какое-то… место, — он фыркает. — Джерод сказал, что какой-то парень забирал у людей ключи на вечеринке. Кто-то сказал что-то о копах, и я побежал в лес. Приезжай за мной.

— Мне нужно бросить тебя спать в грузовике Джерода.

— Джерод зажимается там с какой-то девчонкой, так что я не могу там спать, — Бо стонет. — Пожалуйста. Я люблю тебя. Не оставляй меня пьяным в вонючем секс-грузовике.

— Ну, я не могу приехать за тобой, если не знаю, где ты!

— Подожди, — слышится шорох в трубке.

Бо ругается, и через несколько секунд на моем телефоне раздается сигнал. Выскакивает сообщение с его местоположением, помеченное маленькой красной точкой.

Он что в Силакоге? Господи!

— И, возможно, тебе нужно взять грузовик папы, — говорит он. — Я вроде как в лесу или еще где-то.

— Я тебя убью, — стону я, прежде чем повесить трубку, уже натягивая джинсы и теннисные туфли.