Колыма ты моя, Колыма

– Вот-вот, – кивнул старый якут. – Этот Смольный как раз из отморозков был. Не знаю, чем я ему не понравился, но с первого дня, как он власть в камере взял, начал не по делу на меня наезжать. Я терпел – я ведь даже не блатной был, простой мужик, против смотрящего мне переть никак нельзя было. Но с каждым днем все хуже становилось. В общем, на третий день он и еще двое его пристежек меня опустить попытались по беспределу.

Нэхату несколько секунд помолчал, видимо, погрузившись в неприятные воспоминания. Потом продолжил:

– И опустили бы, наверное, если бы не Коля. Он тогда совсем молодой был, еще не в авторитете, но все равно не побоялся против этих отморозков пойти. В общем, предъявил он Смольному, что тот не по делу на меня наезжает. Тот понтоваться начал – дескать, я смотрящий по камере, а ты кто такой? Но Коля так все повернул, что Смольный неправ оказался, это все блатные в камере признали.

– А что тут поворачивать? – негромко проворчал Колыма. – И так все ясно было. Раз братва тебя смотрящим сделала, то надо следить за тем, чтобы понятия соблюдались, а не самому косяки пороть.

– Вот, что-то такое он тогда и говорил, – закивал якут. – В общем, Смольный увидел, что переспорить Колю не сможет, и решил силой его замолчать заставить. Втроем они тогда на Колю навалились...

– И что? – нетерпеливо спросил Череп.

– Хреново мне пришлось, – с усмешкой сказал Колыма. – Но когда охрана в камеру вломилась, я на своих ногах стоял, а эти трое лежали. Правда, в лазарете мне потом почти месяц валяться пришлось.

– Нехило, – с уважением сказал Череп. Он знал, что попусту Колыма не болтает, раз говорит, значит, так и было.

– Да уж, – кивнул Нэхату. – И Смольный, и кореша его здоровые были. Я когда пытался сопротивляться, Смольный меня один без напряга заломал. А ведь я тогда моложе был, не то что сейчас.

Череп подумал, что старик и сейчас развалиной не выглядит. Интересно, сколько ему лет? Этих раскосых не поймешь – может, сорок, а может, и все семьдесят. Кожа у него, конечно, уже морщинистая, дряблая, но зубы вроде все на месте, видит, кажется, тоже хорошо. Да и двигается легко, не как старик.

Колыма с якутом тем временем начали вспоминать общих знакомых, потом какую-то давнюю охоту, на которую старый якут возил Колымы с корешами. Черепу понемногу становилось скучно. От сытной еды он слегка осоловел, его потянуло в сон. Но ложиться спать он пока не собирался – неясно было самое важное: согласится ли старый якут помочь им с Колымой и на каких условиях. Сам Колыма пока об этом не заговаривал. И понятно – во-первых, лишние уши в комнате есть, а во-вторых, у всех этих северных чурок, кажется, считается невежливым сразу начинать разговор о делах.

– Нэхату, а выпить чего-нибудь у тебя не найдется? – спросил Череп. – А то скучно как-то без выпивки, да и соскучился я по ней. Веришь, почти год уже кроме чифиря ничего не видел.

По лицу якута пробежала тень. Было видно, что просьба блатного ему неприятна – Череп даже слегка удивился: он же не коньяк просил коллекционный! Что, якуту самогонки, что ли, жалко? Это после того, как он их такими разносолами потчевал?

Старейшина привстал с места и, повернувшись в угол, к женщине и пацанам, повелительно сказал:

– Идите к Сэрэко. И скажите, чтобы сюда, пока я не разрешу, никто не заходил. И еще – передайте ей, пусть в большом чане воды нагреет, гостям помыться надо.

Якуты послушно поднялись и, так и не сказав ни слова, вышли из дома. Старейшина встал из-за стола, отошел в дальний угол, там залез на здоровенный сундук и стал шарить по каким-то прикрытым цветными занавесками полкам. Рылся он там долго, не меньше минуты. Искомым предметом оказалась здоровенная, литров на пять бутылка, наполовину наполненная прозрачной жидкостью.

– Медицинский спирт, – не дожидаясь расспросов, сказал якут. – Девяносто шесть градусов.

– О! Самое то, – довольно кивнул Череп. – Сейчас разведем и накатим помаленьку.

Он придвинул к себе бутылку с водой и три стакана.

– Нет, мне не надо, – решительно сказал якут.

– Как же? А за встречу? – недоуменно поднял брови Череп. – За знакомство?

– Нет, Андрей, мне нельзя. Видишь, я даже своих выгнал, чтобы они спирта не видели и не знали, где я его прячу, – сказал якут.

– Почему нельзя-то?

– На наш народ спирт по-другому действует, – ответил якут. – Ты вот, Андрей, можешь, я думаю, и бутылку водки выпить, и на ногах все равно остаться. А я с пятидесяти граммов свалюсь.

– Точно, – кивнул Колыма. – Есть у них такая особенность. Ты-то, Андрюха, не местный, на зону с материка попал, а все, кто на Колыме долго живет, знают – якутам, чукчам, юкагирам пить вообще нельзя. То, что они пьянеют быстро, это еще не страшно. Плохо то, что они спиваются моментально.

– Точно, – грустно кивнул якут. – Я помню, целыми поселками люди спивались. Наш народ близко к спиртному подпускать нельзя. Это для нас хуже яда – от яда хоть сразу умирают, не долго мучаются.

– Вот оно как, – протянул Череп, отодвигая третий стакан в сторону. – А зачем же ты тогда спирт дома держишь?