Колымская повесть

А Галя? У нее ведь тоже трое детей и все, как у Риты, жили в интернате «по программе сирот детского дома», а она, возможно, как и Рита, уже почти не любила их, и от этого не могла найти себе места под небом. Так что не нужно переживать по поводу случившегося. Сейчас им даже в наледи теплее и уютнее, чем под замызганными ватными, одеялами, куда они перебрались спать из-за злой шутки моего земляка.

Может, и на самом деле вся эта жизнь на земле нужна для чего-то другого? Как бабочке махаона перед тем, как взлететь, нужно побыть гусеницей; быстрому оранжевоперому хариусу — маленькой икринкой; вызванивающей на перекате свои песни оляпке — хрупким неприметным яичком.

По-настоящему жалко было одного Дорошенка. Приехал на Колыму за романтикой, вкалывал здесь за троих, а привезет на Украину троих корячат и большую обиду за все случившееся. Он, конечно, трудяга, но гордый и даже бахвалистый. Нелегко ему было здесь, еще труднее будет в селе на Украине, где и злых языков, и недобрых людей сколько угодно.

…Домой возвратился поздно вечером. Рита все так же сидела у коптильни, словно не покидала это место с моего ухода. Услышав за спиной шаги, повернула ко мне лицо, и задеревенело ожидала, что я скажу. Я подошел, провел ладонью по ее голове и, как можно убедительнее, сказал:

— Рита, родненькая моя, с твоими детьми все нормально. Честное слово, все они живы и здоровы. И с остальными все нормально. Есть, конечно, неприятность, но совсем не то, что ты думаешь. Понимаешь, я обещал ничего до утра не говорить. Ты, пожалуйста, не обижайся, но так нужно.

Она согласно кивнула и заплакала. Я стоял рядом, пытаясь отыскать слова утешения, но ничего не получалось. Тогда я оставил Риту, отыскал в рюкзаке подаренные бригадиром Колей уздечки для оленей и принялся выпутывать длинный сыромятный ремешок. Он нужен мне, добывать огонь. Однажды на Дальнем Востоке, где я охотился с гольдом Кешей, пограничники ранили медведя, и потеряли. Стояла поздняя осень. Листья с деревьев и кустов давно облетели, укрыв землю мягким ковром, но снега не было. Отыскать раненого зверя по чернотропу — нечего было и пытаться. Одну из двух наших собак медведь помял, вторая, как будто и не пострадала, но боялась, даже подходить к медвежьему следу.

Тогда Кеша решил вызвать снег. Я уже хорошо не помню, что он для этого делал. Помню только, что вызвать снег можно лишь в том случае, если для этого есть крайняя необходимость. И еще помню, как он разводил три «чистых» огня, танцевал среди них и пел.

Позже я читал, что подобным образом живущие в джунглях девушки, исполняя «танец ягуара», вызывают к кострам настоящих живых ягуаров. Зачарованные танцем ягуары выходили из джунглевых зарослей и кружили вместе с танцовщицами среди пылающих костров…

Тогда в Приморье и на самом деле вдруг пошел снег, и мы с Кешей добили подранка. Но начальник заставы — мой земляк Толик из Мелитополя — заверял всех, что Кеша здесь ни при чем. Все равно барометр падал на «осадки» и если бы не это совпадение, сожги Кеша хоть всю тайгу, не видать ему и снежинки…

У нас с утра как будто срывался снег, но к обеду небо прояснилось, и тучи ушли за Щербатый перевал. И мне, и Рите сейчас, как никогда нужно, чтобы они остановились и просыпали на тайгу целые сугробы снега. Тогда мы обрежем все следы и начнем толкать оленей к Онрочику, будучи уверенными, что за спиной не осталось ни одного из наших подопечных.

Ведь и мне, и Рите, и Николай Второму сейчас необходимо быть возле Прокопия и Коки. Что там делать — я не представляю, а вот живет во мне такая уверенность и все. Но до тех пор, пока наше стадо пасется у Щербатого перевала, об этом нечего и помышлять. За перевалом засилье диких оленей и любой откол домашних важенок и корбов растворится среди них, как наш ручей в полноводном Омолоне.

Выпутал из уздечки сыромятный ремень, отщипнул от сухой лиственницы пропитанную смольем пластину, из сучка этой же лиственницы вытесал палочку. Осталось изготовить из ветки карликовой березки тугой лучок и можно добывать «чистый» огонь.

Я разводил костер похожим способом и здесь на Колыме, но тогда мы с Володей Мягкоходом сыпали под палочку добытый из ружейного патрона порох, мне же нужно все делать только так, как это делал Кеша. У него без всякого пороха загоралась привязанная к палочке береста, а затем и сама палочка.

Сначала получалось неважно. То слишком слабо натянут ремешок, то клинит палочку, потом вдруг лопнула сама пластина. К тому же работать лучком и одновременно держать пластину — неудобно. Пришлось звать на помощь Риту. С нею все пошло веселей. Скоро из-под палочки потянулась струя черного дыма, а затем посыпались искры, и, наконец, вспыхнула береста. Подкладываю тонкие стружки, добавляю к ним щепок и вот «чистый» огонь перенесен под выстроенное шалашиком кострище.

От радости я обнял Риту и поцеловал в щеку. Та на мгновенье прильнула ко мне и, любуясь костром, проговорила:

— Это мы с тобою сделали, да? Я никогда ни с кем так не делала. Давай еще один раз. Можно?