Колымские тетради

Светотени доскою шахматной
Развернула в саду заря.
Скоро вы облетите, зачахнете,
Клены светлого сентября.

Где душа? Она кожей шагреневой

Уменьшается, гибнет, гниет. Песня?
Песня, как Анна Каренина,
Приближения поезда ждет…

Ты шел, последний пешеход

Ты шел, последний пешеход,
По каменистой речке вброд.

И сопки, как морской прибой,

Гнались упорно за тобой.

Обрушивалась гор гряда

Над теми, кто забрел сюда.

Но ты — ничтожен, слишком мал

Для мести дыбящихся скал.

Ты пощажен в краю родном

И помнишь только об одном —

Не позабыть свой стыд, свой страх,

Гудящий глухотой в ушах.

Ведь мы — не просто дети

Ведь мы — не просто дети
Земли.
Тогда бы жить на свете
Мы не могли.

В родстве с любым — и небо,

И облака.
А то укрылась где бы
Тоска?

И в горле песни птичьей

Подчас тона.
И кажется сугубо личной
Луна…

Может быть, твое движенье

Может быть, твое движенье
В полутьме навстречу мне —
Это только отраженье,
Тень деревьев на стене,

Что свои ломают руки,

Умоляя и грозя,
Потому что им от муки,
От земли уйти нельзя.

Им свои не вырвать корни,

Уцепившись за меня.
Все, что просто, что бесспорно,
Принимаю, не кляня.

Ветка [38]

Наклонись ко мне, кленовая,
Ветка милая моя.
Будь негаданной основою
Обновленья бытия.

Не твоя ли зелень клейкая

Так горька и горяча?
Ты нагнулась над скамейкою
Возле самого плеча.

Я шепчу признанья пылкие,

К твоему тянусь листу,
Что дрожит здесь каждой жилкою,
Ясно видной на свету.

Я твой голос люблю негромкий

Я твой голос люблю негромкий,
Путешественница моя.
Зазвучит ли — глухой и ломкий,
И услышу ли голос я?

Пусть попросит воды напиться,

Пусть шагнет за чужой порог,
Пусть забьется в руках, как птица,
Крепко пойманная в силок.

Непослушное слово скажет

Пусть другому — совсем не мне.
На мое оно сердце ляжет
В темной сказочной тишине.

Пусть другому — я сам докончу,

Я додумаю — для себя,
Еще громче и еще звонче,
Чем выдумывают, любя…

Любая из вчерашних вьюг

Любая из вчерашних вьюг
Мне не грозит бедою.
И окроплен иссохший луг
Целебною водою.

И птицы робкие поют

Псалмы об избавленье,
И дождевую воду пьют
В каком-то вожделенье.

Задумалась у норки мышь

О человечьем счастье,
Как мы, поверив в гладь и тишь
Навек после ненастья.

Здесь до моих страстей и мук

Кому какое дело
Свобода тут — из первых рук,
И юность — без предела.

И не касаются меня

Настойчивой рукою
Заботы завтрашнего дня
С их гневом и тоскою.

О, память, ты — рычаг