Колымский котлован. Из записок гидростроителя

Мы высадились на берег и направились в замок. Постройка была обнесена тесаными жердями, вместо ворот раздвижное прясло. Мы раздернули звено и вошли во двор, обширный, заросший высоким пыреем. Кисточки на нем оборвало ветром, торчали безголовые серые дудки. Обошли двор. Осмотрели усадьбу. Видимо, это была работа одного и того же мастера, что и на перевале в часовне. Резьба по дереву. Карнизы, ставни, резные колонны — все выполнено со вкусом и старанием. Кроме большого пятистенного дома, во дворе стоял амбар, летняя кухня, лабаз, а в дальнем углу, к которому примыкал сосновый лес, — загон для оленей с остроконечной дымокурней и пряслом для привязи лошадей.

Полинялая массивная дверь в дом была закрыта, и в пробое вместо замка торчал сучок. В пазухе между домом и пристройкой еще лежал снег.

Поднялись по широким отбеленным дождями ступеням на крыльцо.

Я взялся за медную литую дверную ручку и тогда увидел под дверью потускневшую металлическую пластину, на ней гравировка: «Щадовъ Л. И.» — на конце с твердым знаком.

— Дергай же, — сказал Андрей.

— Давай вначале откроем ставни. — Ставни пристоялись и открывались со скрипом.

— Ожил дом, запел, — заметил пацан.

Дверь тоже подалась со стоном. Постояли на пороге, сначала заглянули внутрь и тогда только переступили порог.

Дом разгорожен капитальными стенами. В первой комнате — кухне — русская глинобитная печь в углу, мельница с ручным жерновом. Стол квадратный на массивных ножках, под стенкой ларь. Из кухни через дверь — столовая. Длинный резной стол, по обе стороны скамейки — у одной скамьи, заметил Андрей, недоставало ножки. Из столовой двухстворчатая крашеная дверь приоткрыта. Заходим — комната на шесть окон. Широкий, на якутский манер, камин облицован кварцем. На потрескавшемся глинобитном полу куча снега. Заглянул в дымоход — кусок неба синего. Рядом с камином долбленое из пня роскошное резное кресло. Андрей уже уселся, только не хватает короны. Из этого зала низкая с порожком дверь — толкнул ее ногой — легко, без шума распахнулась.

Комната узкая с одним окном на реку. Деревянная с глухими высокими стенками кровать, на ней оленьи шкуры, заячье одеяло. Русская печь выступает задней стенкой на полметра.

— Попробуй, дед, какая кровать!

— Слезь, Андрей, нехорошо с ногами.

Андрей спрыгнул и подбежал к окну.

— А наших нигде нет — ни Гольца, ни Ветки.

— Найдутся, — неопределенно говорю я.

В ларь заглянули — кроме мышиного помета нечего нет. Около ларя на полу кольцо.

— Потайной ход из крепости.

— Ну-у? — тянет Андрей. — Откроем?

Открыли, потянуло сыростью. Лестница — верхние ступени выхвачены светом из окна, а ниже черная дыра. Андрей уже на лестнице, я тоже спускаюсь и чиркаю спичкой. Сходим вниз. За ворот сыплется снег. На полу лед. Стены обделаны кругляком, забраны в столбы с раскосами, все в курже, под станками туески, кадки, вешала. Уже полкоробки исчиркал.

— Нету хода, — говорит разочарованный Андрей. — Возьму один? — показывает на туесок.

— Бери, — вылезаем из погреба. Рассматриваем на свету туесок — расписан тонкой резьбой по бересте. Вырезаны упряжки, олени, гон лосей. Андрей переворачивает туесок кверху дном, на стол сыплется чешуя с пятак величиной, только гораздо тоньше, а цветом такая же. Не могу понять, от какой рыбины, в жизни не видел такую крупную чешую. Загадка.

Андрей тоже вертит чешуину, пробует на зуб.

— Соленая, — говорит.

Любопытство разгорается — надо сеть поставить на ночь. Андрей не возражает.

— Давай затопим печь?

— Затопим, Андрюха, и печь, и камин, давай устраиваться.

Принесли свои пожитки. И пошли готовить древа. Я рублю сушняк, Андрей таскает его в дом.

В печи обнаружили чугунок, треснувшую сковороду и деревянную обожженную по краям лопату. «Хлеб садили», — подумал я. Поленья тоже удобно укладывать: на лопату полено — в в печь. Я взял чугунок и пошел на речку, отдраить его. Речка отливала синевой и исходила прохладой. Кусты висли над самой водой. Я нарвал пучок прошлогодней травы, обмакнул в воду, сыпанул в чугунок песку и стал тереть. Прибежал запыхавшийся Андрей.

— Дед, — таинственно зашипел он, будто нас могли подслушать, — на печи кто-то сидит.

— Да ну? — вырвалось у меня. — Показалось.

— Честно.

Пошли в дом. Засветил лучину, залез на печь. Пусто. Только коса лежит со сломанной пяткой.

— Ах ты, Андрюха!..

— Честно, дед, видел же, белое…

Чертовщина всякая лезет в голову. Не заболел ли уж? Смотрю на Андрея — вроде бы все в порядке и голова холодная. Отвлечь надо парня.

— Пойдем, покидаем, может, на уху надергаем.

— Пошли, — с готовностью говорит Андрей.

Достаю из рюкзака катушку, и идем на берег. Снимаю с накладок у лодки болт — они и на смоле удержатся. Направил спиннинг, сменил блесну — вместо ельчика наладил под гольяна желтенькую, ложечкой. Закинул — чуть не до середины речки достал. Стою, кручу катушку, не торопясь, удилишком подергиваю. Андрей неподалеку в заливчике бродит, шитиков, что ли, ищет.