Колымский призрак

Эх-х, повалиться бы в сугроб, как в перину в детстве, забыть бы все. Да нельзя. Стискивают мальчишки посинелые губы. Мужают.

Зэки тоже люди, но перед ними нельзя расплываться, показывать слабость. Такое не положено. А так хочется пожаловаться на жизнь собачью. Только разве поймут, поверят? Им-то во сто крат тяжелее, а молчат.

Сколько километров прошагали, сколько сугробов измяли, сколько еще идти? Впереди пурга смертью пляшет. Кто еще упадет? Кто живым вернется в зону?

Километрам и времени давно потерян счет. Да и к чему считать? Кто выживет, поскорее постарается забыть эту ночь. Кажется, ей никогда не будет конца.

— Вроде скоро придем, — слышит Аслан у плеча. Это Афиноген.

— Жив охранник?

— Не знаю. Нам его доставить надо. А уж там — судьба разберется.

— А он зачем жил?

— Другим охранникам, что рядом с ним — наука будет. Нас охранял, а свое уберечь не мог. И зачем этих мальчишек в пекло суют?

— Тебе его жаль? — удивился Аслан.

— У меня — сын. И ему когда-то предстоит служба. Разве он выберет, где ее пройти?

Ветер забивает снегом глаза, нос, воет в уши без отдыха.

Где зона? Где барак? Где шконка? Как дотащить к ней, постылой, заледенелую душу?

В пурге не понять, сколько теперь времени. В полярной ночи, когда чахлый рассвет проклевывается всего на три часа, во времени ориентируются только коренные северяне.

— Зона близко, — повторил Афиноген.

— Откуда знаешь? — не поверил ему Аслан.

— Волки отстали. Они шли за нами от самой машины. Свою добычу ждали, караулили. Я знал, раз волки подошли, умрет кто-то в пути, не дойдет до зоны. Волки запах смерти издалека чуют. А тут ты сковырнулся. Поднял тебя. А волки совсем близко были. Я их вой в любой пурге различу. Могильщик, не зверь.

— А я не слышал, — признался Аслан.

— Вплотную они не подошли. Почуяли запах винтовок у охраны. Иначе не глянули б, что нас много, взяли б в кольцо. И уж тогда кто свой шанс потеряет, кто найдет — не угадаешь, — вздохнул Афиноген.

— Чего ж не напали на нас? Там, в сугробе? Ведь я и отбиться бы не смог. А тебе против стаи одному не выстоять.

— Видишь, на мне унты из молодого волка. Шапка из волчицы. Выделана чукчами. Сыромятным методом. Без химии. Эта шапка и унты отбивают запах человека. Потому и не напали.

— Так это на тебя. А я тут при чем? Я на себя волчищ не натягивал.

— От тебя смертью на пахло. В этом волки лучше врачей разбираются. За кем этот зверь пошел, знай — недолго жить тому на свете.

— Черт знает что. Я считал, что для зверя все равно кого сожрать. Лишь бы пузо набить. А они с разбором, — усмехнулся Аслан.

— Да не то что с разбором. Ведь запах смерти от человека больного, слабого. А ты за свою жизнь дрался бы со зверем, не дал бы себя задарма сожрать. Вот и не решились… Охранника дежурили. Ждали, что мертвого оставим на трассе. Тут они его живо из могилы достали бы. Каждую кость обглодали. Но не повезло им. А теперь, почуяли запах зоны, жилья человечьего, и вовсе ушли…

Аслан смотрел вперед. Что-то уж слишком ускорила шаг колонна эзков. Повеселели голоса. Видно и впрямь зона близко.

— Видишь ли, Аслан, человек — сложное создание. Ты сам, как и все мы, в зону торопишься. А ведь там — тоже волки. И стая их куда как больше и свирепее. И выжить в ней трудно. Но мы мечтаем скорее прийти туда, вернуться. Потому что это наша стая. Никто не знает, даст ли она нам дожить до свободы. Если и даст, то какими мы вернемся домой? Уж поверь мне, конечно, не прежними. Не теми, какими попали сюда. Впитаем в себя качества тех, кто выживал за наш счет, и тех, с кем постоянно общались. А все потому, что какой бы индивидуальной личностью ни был человек, инстинкт в нем сидит крепко. Вон, полюбуйтесь, сами себя ведут под проволоку наши сотоварищи. Назовите их дураками, они нас измолотят. А ведь большая часть из них осуждена незаконно. Но вот эти колымские условия уже успели подавить во многих чувство достоинства. А это надолго. Тот, кто прощает оскорбления, — похоронил свое имя, самого себя.

— А зачем сам идешь в зону? — удивился Аслан.

— Чтоб не судили из-за меня охранников-мальчишек. И тебя… А еще верю, что скоро освободят.

— Дай Бог тебе, — пожелал ему Аслан и проснулся.

Два дня работяг не возили на трассу. Еле справлялись

с расчисткой заносов три бульдозера. Люди отдыхали. Когда на третий день приволокли к воротам зоны вахтовую машину, работяги высыпали глянуть на нес.

Но ни водителя, ни старшего охраны в кабине не было. Начальство разогнало зевак. И бульдозер отбуксировал машину к гаражу, в самый дальний угол. Но уже через полчаса зэки знали все подробности случившегося.

Старшего охранника сожрали волки, когда ему нечем стало отстреливаться. Его кости валялись рядом с винтовкой. А шофер, боясь волков, не вылезал из кабины. И замерз в ней.

Аслан, услышав о том, пожалел водителя. Молодой был парень. Уж лучше пошел бы вместе со всеми пешком в зону. Да удержала его у машины чужая властная дурь. Обидно жить и умирать в страхе, не попытаться выжить. А значит, слабым был. Такое Колыма не прощает.