Кома

– В дверь звонят… И стучат тоже…

Голос у мамы был испуганный. Отец уже стоял в прихожей: спокойный, но напряженный, в руке телефонная трубка. Он всё же дождался его, и успевший одеться Николай с благодарностью кивнул. Снова раздался звонок: настойчивый, злой.

– Мамуля, иди в комнату, – попросил он, подтягивая рукава накинутой поверх футболки «верха» тренировочной куртки. – Пап, ты подожди…

– Ох, осторожно… – мама покачала головой, уйдя из прихожей, чтобы освободить место, но так же растеряно стоя в дверях их с отцом спальни. Какая может быть осторожность, если на этот раз за ним пришли прямо по домашнему адресу, Николай не знал, но следовать тому совету, который он сам дал родителям всего-то несколько часов назад, он уже не собирался.

– Кто? – грубым голосом поинтересовался он у двери, прижавшись к косяку. Насколько Николай помнил, нормальная пистолетная пуля не возьмёт такой стальной лист, который у них стоял в дверях, а стрелять в металлическую поверхность неизвестной толщины из, скажем, автомата, не станет даже полностью вжившийся в ролевую модель Рэмбо бандюк-пехотинец. Но это был уже инстинкт, – пусть и такого же дилетантского уровня, как и всё остальное.

– Ой! – закричали за дверью, – Ой! Я из 73-й квартиры, соседка! У нас маме очень плохо!..

Николай выругался про себя матом, очень и очень грубо. Это были именно те слова, не открыть после которых было невозможно. Дело было даже не в статье «За неоказание помощи», по поводу сохранения которой в изменённых кодексах он не был вполне уверен: дело было в том, чему его учили последние 10 лет. Отвечать на такое «Позвоните в «скорую»!» было нельзя, кто бы за дверью на самом деле не стоял. Да и за «глазком» действительно оказалась какая-то всклокоченная женщина. Сжав зубы, стараясь вызвать в себе готовность к драке в полный контакт, без оглядывания за спину на мамино лицо, Николай сдёрнул с приваренного к двери кольца крюк и загремел замками. Как нормальный городской житель, он понятия не имел, чем занимается большинство его соседей, и даже как их зовут. И вот на тебе, – кто-то, оказывается, знает, что в этой квартире есть по крайней мере один врач. Кто-то догадался выставить это по крайней мере для легенды.

Даже понимая, что это вряд ли соседка, он всё же открыл, мрачно дожидаясь или пули в лицо откуда-нибудь сбоку, или весёлого «пшика» перцового спрея совершенно обычного, не связанного ни с какими вражескими разведками грабителя. Ошибся он дважды. Первое – это действительно оказалась соседка. Как её зовут, он понятия не имел, но в лицо, вроде бы, узнал. Второе – ни он, ни мама ей как врачи оказались также не нужны, – скорее всего она действительно не знала об их специальностях. «Скорая» была уже здесь, и несчастной женщине просто нужны были руки, чтобы помочь спустить носилки до первого этажа. Лифт, оказывается, не работал. То ли соседке больше никто не открыл, то ли она сразу вспомнила о нестаром и обычно не по-хамски себя ведущем соседе, но постучала она именно к ним.

Вздохнув со сложной смесью понятий «поспать не дали», «все люди братья» и «слава Богу!» в интонации, Николай надел ботинки прямо на босые ноги, всунул руки в рукава свитера, поданного выскочившей участвовать в происходящем мамой, и буквально запинав отца обратно в квартиру выскочил за причитающей соседкой. Та провела его в квартиру, запахом живо напомнившую Николаю родное отделение.

Мать соседки лежала на кровати, тяжело и со свистом дыша. Астма? Или просто лёгочная недостаточность на фоне чего-то другого? Если вынужденной позы у больной не было, то только потому, что ей было лет уже за 85, и она была слишком слаба даже для этого. Женщина была в сознании, и даже узнала Николая, помянув по имени его давно уже покойную бабушку. На столе копошилась в раскрытых укладках пара крепких мужиков в сине-голубой форме «Скорой помощи», рядом застилала пледом мягкие носилки суровая медсестра лет тридцати пяти, похожая в своих синих штанах со светоотражающими полосками и чуть ли даже не помочами на постаревшего Карлсона, занявшегося, наконец-то, делом.

Старая женщина охнула, когда вдвоём с незнакомым Николаю мужиком отцовского возраста, – то ли сыном, то ли зятем больной и мужем позвавшей их соседки, – они переложили её на носилки, укутали сверху одеялом и потащили прочь из комнаты.